Виктория Платова - После любви

– Каким образом ты это устроишь?

– Вы даете мне деньги…

Я даю тебе деньги, и ты испаряешься с ними в толпе, нашел идиотку!..

– Не пойдет.

– Как хотите.

– Давай сделаем так. Мы вместе идем к твоему брату. И ты получаешь сто дирхам.

– Э-э… Хорошо.

Жажда заиметь дармовую сотню сильнее здравого смысла – ясно, что брат парнишки не стоит ни в каком оцеплении, а (в лучшем случае) водит по берегу сонных вонючих верблюдов – еще один туристический бич Эс-Суэйры, вступающий в неразрешимое противоречие с романтикой волн, парашютов, кайтов и воздушных змеев.

– Держитесь за мной, мадам!..

Не так-то просто это сделать: люди все прибывают, и мне приходится прикладывать усилия, чтобы не потерять юнца в сонме напирающих друг на друга человеческих тел. Пожалуй, я погорячилась, с ходу обозвав его мошенником: слишком уверенно он движется, пробивая себе дорогу и просачиваясь во вновь и вновь открывающиеся пустоты. В какой-то момент я нижу курчавую голову Хакима – хороший повод, чтобы избавиться от своего неожиданного провожатого. Мне внезапно расхотелось идти неизвестно куда и неизвестно зачем; о том, что произошло на каменной макушке форта, мне сегодня же расскажет Фатима. Или Наби. Или Джума – не стоит лишать их удовольствия поведать историю таинственного магрибского жертвоприношения первыми.

Мне удается сделать шаг в сторону Хакима, я готова окликнуть его. Но мальчишка, зорко следящий за тем, чтобы заветные сто дирхам не исчезли в неизвестном направлении, тут же выныривает рядом со мной и бесцеремонно хватает за руку:

– Не отставайте, мадам!

– Хорошо, хорошо…

Должно быть, я не первая, кого он ведет сквозь толпу. Эта мысль осеняет меня, когда мы наконец-то выдвигаемся на передовые рубежи. Наверняка было еще несколько ранних европейских пташек и они не смогли отказать себе в завтраке с видом на… с видом на резню? на страшное преступление? Хасан окончательно меня запутал. Зачем только я согласилась на предложение мальчишки? Я ведь не преследовала цели оказаться в авангарде зевак, я вообще не хотела влезать в толпу, я шла по своим делам и думать не думала, что окажусь втянутой в сомнительную затею. Если отдать чумазому открыточнику сто дирхам, то на орехи не останется ни гроша и придется любоваться воздушными змеями на пустой желудок.

Толпа заканчивается неожиданно.

Вернее, разбивается об одинокого жандарма в светло-песочной форме. Метрах в пяти стоит еще один, чуть поодаль – еще двое, о чем-то оживленно болтающие друг с другом. Оцепление перекрывает улицу у перекрестка сдомом дядюшки Исы, здесь же, на перекрестке, стоит несколько велосипедов (принадлежащих, очевидно, кому-то из жандармов, – на машине сюда ни за что не подъехать, слишком узко пространство между домами). Из глубины улицы то и дело всплывают все новые и новые песочные мундиры, и голубые мундиры, а ведь вчера вечером здесь не было никого.

Никого.

Кроме меня и Фрэнки.

Черт. Черт.

– Подождите здесь, – командует мальчишка.

Я киваю головой, чувствуя, что ноги становятся ватными, а в животе образуется ком, стремительно движущийся к горлу. Фрэнки не вернулся в отель вчера вечером, во всяком случае, в половине первого его не было, ну что за бред? – если он не явился в половине первого, то это совсем не означает, что он вообще не пришел. Чуть-чуть позже или намного позже – не важно. Чуть-чуть по-арабски будет швайя-швайя. Забавное словечко, одно из многих забавных словечек, и что могло случиться с Фрэнки? и какое мне дело до Фрэнки, здорового парня, способного постоять за себя? Я знаю только, что вчера мы были здесь, – и ничего криминального в этом нет.

Швайя-швайя.

Мальчишка уже о чем-то шепчется с жандармом, стоящим в оцеплении вторым. А я никак не могу отделаться от дурацкого, кретинического швайя-швайя, оно прилипло к языку не хуже орехов, забило рот слюной – то ли сладкой, то ли горькой, определить невозможно.

Швайя-швайя. Швайя-швайя.

Маленький торгаш возвращается – его движения замедленны, как будто речь идет о съемке в рапиде, его приближение неотвратимо. Что со мной и почему я так боюсь этого приближения?.. Только вчера Ясин говорил о своем сне. Сне, предвещающем несчастье бедной русской дурочке, натурализовавшейся в Марокко под экзотическим именем Сашa Вяземски. Ночью, в полной темноте, я счастливо избежала кошек, но утром увидела сразу двух.

Швайя-швайя.

– Сто пятьдесят, – говорит мальчишка, съемка рапидом продолжается, артикуляции никак не поспеть за словами, она вступает с ними в явное противоречие, с-т-о-о п-я-а-т-д-е-е-с-я-а-т.