Виктория Платова - После любви

Но «Саппое Rose» – один.

Второй остался в Марокко и приобщен к делу как немой свидетель преступления, которого я не совершала. Как он попал в мою сумку? – уж точно не так, как его брат попал в сумку Мерседес. Я не хочу об этом думать.

Не моего ума это дело.

Спичечный коробок пребывает в ожидании – в какую из двух горок с вещами отправиться. Одни я беру с собой, другие – оставляю здесь.

Хорошо, хорошо!

Я отрываю спичку от картонки Мерседес и прикуриваю сигарету Мерседес. До сих пор мне казалось, что мы курим совершенно одинаковые сигареты; сигареты одной марки – но сигарета из пачки Мерседес обладает гораздо более мягким вкусом, она не дерет горло, напротив – нежно обволакивает его. Чувство, которое я испытываю, – о-о… м-м… splendide!.. Все дело в спичках, все дело в сигаретах, все дело в Мерседес. Нет, нет, все дело во мне! – в странной психологической зависимости от великой модницы, великой путешественницы, великой загадки.

Я бросаю спички в рюкзак, туда же отправляются сигареты, ручка «Монблан», ушные палочки, ключи от машины.

Духи «Llnterdit» (сбрызнутые ими запястья пахнут совершенно очаровательно, хотя и совсем не так, как подголовник кресла и темнота старого форта).

Жевательная резинка. Кажется, все.

Все – из того, что я похитила у Мерседес, набор вещей дополняют мои собственные журнал и книга, вот теперь точно можно уходить.

Сайрус отирается у входных дверей, время от времени подпрыгивая и пытаясь ухватиться лапами за ручку. Мое появление вызывает у него новый прилив энтузиазма, прыжки становятся все выше, прихожая оглашается утробным «ма-аа, ма-аа!». Если кому-нибудь придет в голову приникнуть ухом к двери с противоположной стороны, он точно решит, что котов здесь едят заживо, без соли и специй, не дожидаясь, пока дичь подрумянится в духовке.

– Прекрати орать! – строго говорю я Сайрусу. – Мы уже уходим.

Кот моментально замолкает и не противится, когда я беру его на руки. Мерседес (как я ее вижу) покидала квартиру налегке, никаких домашних любимцев/питомцев, а только снайперская винтовка и оптический прицел к ней.

Оливки приходится оставить в квартире: беспокойный Сайрус требует слишком много внимания, а мне еще нужно докурить сигарету, не вынимая ее изо рта, управиться с ключом Ясина и закрыть дверь на оба замка. После того как дело сделано (щелк-щелк, щелк-щелк, щелк-щелк-щелк), я несколько секунд раздумываю, как бы половчее вернуть Ширли кота. Скажу, что нашла его сидящим на лестничной площадке между вторым и третьим этажом, – когда спускалась вниз, не застав свою подругу дома. Да, это объяснение подходит как нельзя лучше. Лишний раз спускаться и подниматься по заваленной мусором и нечистотами лестнице из-за кота – что может быть благороднее? Ширли должна по достоинству оценить мою жертву. Даже если я больше не увижу ее (а я не увижу ее) – то навсегда останусь для эксцентричной пьянчужки хорошим воспоминанием. Опровергающим ее тезис, что от людей следует ожидать только неприятностей.

Да. Я больше не намерена встречаться с Ширли. И не намерена возвращаться в квартиру Мерседес. Во всяком случае, мне нужна будет очень веская причина, чтобы вернуться. Ради этой неясной, гипотетической причины и ради того, чтобы обезопасить себя, когда она возникнет, я делаю следующее: наскоро разжевав резинку, доставшуюся мне по наследству от Мерседес, приклеиваю ее к нижней части двери. Теперь, по куску жвачки, соединившему саму дверь и дверной косяк, я буду знать – навещали ли квартиру в мое отсутствие.

Полностью удовлетворенная содеянным (сама Мерседес не придумала бы лучшего знака!), я заворачиваю за угол и направляюсь прямиком к квартире номер двадцать восемь. На этот раз дверь не распахивается сама, и мне приходится жать на звонок довольно продолжительное время.

– …Сайрус! Мой мальчик!..

Ширли еще пьянее, чем была в тот момент, когда мы расстались, она едва держится на ногах, на темно-бордовом халате с драконами видны свежие пятна, волосы всклокочены, макияж поплыл, это уже не пятидесятые – начало тридцатых, погруженных в Великую депрессию.

– Ты вернулся, Сайрус!.. Иди к мамочке!

Сайрус делает невообразимый кульбит и, безжалостно оцарапав мне кисть, оказывается в руках мамочки-Ширли.

– Какой ты стал худой! Ну ничего, мамочка тобой займется…

Эти слова вдохновляют Сайруса: замурлыкав, он взбирается Ширли на плечо и основательно там устраивается, а в пальцах Ширли неожиданно появляется длинный мундштук с зажженной сигаретой. Ширли делает затяжку и выпускает дым прямо мне в лицо.