Виктория Платова - После любви

Первый лестничный пролет я преодолеваю в мыслях о возможностях, которые могут открыться в связи с трижды благословенным Ключом трижды благословенного Ясина. И о выгодах, которые меня ожидают.

Ничего сверхъестественного.

Я могла бы угонять тачки. Проникать в пустые дома в отсутствие хозяев. Проникать в магазины, кинотеатры, музеи (хотя – зачем мне музеи?); я запросто могла бы проникнуть в Librairie, то-то бы удивился престарелый жрец путеводителей, но – ничего подобного не случится, я знаю точно, я слишком уверена в себе. Или – наоборот – слишком неуверенна в себе. Тайная жизнь кинотеатров и Librairie мне ни к чему; тайная жизнь пустых домов – м-м… дома пустуют относительно редко. По крайней мере те, что заслуживают внимания. Заслуживающие внимания дома окружены заботой видеокамер и кодовых замков, снабжены датчиками слежения со спутника, системой распознавания объекта по сетчатке и радужной оболочке глаза. Нечего и думать, чтобы сунуться туда без помощи Слободана Вукотича, специалиста по сигнализации, как было указано в его устном резюме.

Второй и третий (самые скучные) этажи пройдены, никаких противоречий с общей – пока еще респектабельной – картиной я не заметила: простенки обшиты темными, состарившимися от времени деревянными панелями; в коридорах, уходящих в глубь дома, горят светильники, есть даже небольшие веселенькие деревца в кадках, но отсчет почему-то начинается не с квартиры номер один, а с квартиры номер шестнадцать.

Но стоит мне подняться еще на один пролет между третьим и четвертым этажами, как картина меняется. Изменения поначалу несущественны – так, легкий мусор на ступеньках: окурки, обрывки газет и рекламных проспектов, промасленные клочки от упаковок фаст-фуда: японского, китайского, мексиканского. А еще – ореховая скорлупа, а еще – апельсиновые корки. На четвертом этаже деревянные панели сменяют голые стены, там же обнаруживается первая надпись:

«I'VE GOT YOU UNDER MY SKSN»

Ничего шокирующего, все в духе если не авеню Фремье, то уж, во всяком случае, – в духе приджазованного Захари или приджазованной и околокиношной Ширли, где-то рядом следует искать Мерседес Торрес. Стараясь не растянуться на апельсиновой корке, стараясь не потревожить ореховую скорлупу, я прохожу чуть вперед, в глубь коридора, освещенного простой лампочкой (светильников со второго и третьего этажа нет и в помине). Так-так, квартиры номер двадцать (по одну сторону) и двадцать один (по другую). Простой математический расчет подсказывает: чтобы добраться до Мерседес, зажатой между время от времени свингующими Захари и Ширли, мне придется преодолеть еще как минимум два этажа.

…Пятый встречает меня совсем крохотным детским тельцем, повешенным на перилах.

Испуг, ужас, потрясение от увиденного длятся недолго, никакой это не младенец – обыкновенная кукла, целлулоидный пупс внушительных размеров, но в совсем уже тусклом свете его легко принять за настоящего. Какая сволочь практикует такие шутки? Наверное, та, что украсила стены одним и тем же словом:

CHAROGNE 33

От «charogne» рябит в глазах, оно повторяется бессчетное количество раз – написанное в столбик и по диагонали, написанное через черточку – «charogne-charogne-charogne», и без всяких промежутков – «charognecharognecharogne»; сволочи, заплевавшей все стены, знакомы разные шрифты и разная техника, ей знакома стилизация букв под арабский, и, возможно, даже китайский, и, возможно, даже санскрит; уголь, краска, аэрозоль; готический вариант, минималистический вариант, вариант граффити. Иногда сволочь пускала в ход и пальцы – края букв смазаны, затерты; иногда субстанцию, которой пользовалась сволочь, невозможно определить, но это явно органические отходы – кусок яичной скорлупы, приклеившийся к «R» в одном случае, скукожившаяся веточка зелени, повисшая на «G», – в другом, сгусток томатного кетчупа на…

Мне хочется верить, что это – томатный кетчуп.

На площадке с «charogne» стоит мертвая тишина.

И ладно, и пусть ее, тишина много лучше, чем душераздирающие крики, треск мебели, стук падающего тела, вой собаки, вой полицейских сирен.

Контраст между нижними и верхними этажами разителен и необъясним. Для меня. И еще для миллиарда человек, живущих в благостных загородных домах с припаркованными к крыльцу газонокосилками. И еще для миллиарда человек, пользующихся лифтами. И еще для миллиарда человек, которые считают, что в трущобах проживает один сорт людей, а в закрытых кондоминиумах с автономной котельной – совсем другой, и это правильно, и только так можно соблюсти равновесие в неустойчивом, постоянно меняющемся мире. Старый антагонист и ненавистник Запада Джума моментально бы нашел объяснение всему в черной душе белого человека, этом прибежище мокриц, прибежище червей, мне же просто не по себе. Не лучше ли вернуться?