Людмила Зарецкая - Мой любимый сфинкс

– Входит, конечно. Этот катер создавали уникальные люди. Поэтому тут продумано все до мелочей. И матрас входит в опцию. Ложитесь.

Стянув футболку, он растянулся на левой половине матраса и приглашающе похлопал по свободному месту рядом с собой. Откуда ни возьмись рядом появилась еще одна запотевшая бутылка шампанского и новая большая тарелка с крупной, истекающей соком клубникой. При взгляде на клубнику Злату передернуло.

Она страшно стеснялась лечь на матрас рядом с ним. Но стоять было глупо, и, чтобы не сделаться посмешищем, Злата села на краешек, подтянув острые коленки к подбородку. Искоса посмотрев на нее, Аржанов перевернулся на спину и раскинул руки, глядя в безоблачное голубое небо.

Злате показалось, что сейчас между ними должно произойти что-то особенное, захватывающее. Из каюты, расположенной под ними, не доносилось ни звука. Шторки на иллюминаторе были задернуты. Вокруг – лишь бескрайняя озерная гладь и ни души. От тишины, нарушаемой только биением волн о борт катера, закладывало уши. А от всего происходящего захватывало дух, ведь от лежащего рядом с ней мужчины Злату отделяли две полосочки купальника и ультрамодные плавательные шорты Аржанова. Было страшно, жарко и захватывающе интересно, что будет дальше. Воспитанной в строгости Злате было абсолютно понятно, что ситуация выглядит со стороны совершенно неприлично и, в принципе, таковой и является. Но против нарушения приличий, даже более вопиющего, она сейчас ничего не имела.

Аржанов за ее спиной повернулся на бок, протянул руку и погладил ее по горячей от солнца спине. Под рукой был бархат, тонкий, нежный и мягкий. Его хотелось перебирать пальцами до бесконечности, но Злата аккуратно повела плечом и выскользнула у него из-под руки. Ругая себя за нерешительность, она тем не менее не могла преодолеть внутренний барьер. Она не боялась этого человека. Она боялась себя. И непреложной, входящей в обязательную программу острой боли, которая наступит после того, как все случится, и фаза любовного опьянения перейдет в выжигающее душу холодом отрезвление. В том, что отрезвление наступит, она не сомневалась.

– Расскажите мне о себе, – неожиданно для Аржанова попросила она. Он удивленно посмотрел на нее.

– О себе?

– Ну да. Вы мне очень интересны. Я уже поняла, что детство у вас было… непростое. Но вы же как-то вышли в люди, стали успешным человеком, не просто богатым, но еще и образованным. Вас кто-то направлял? Говорил, что нужно делать, как учиться, чем заниматься?

– Я понимаю, о чем вы. Знаете, Злата, мне в жизни очень повезло, потому что мне повстречался Андрей Степаныч, мой классный руководитель и учитель литературы. Я ведь правда с девяти лет все хозяйство на себе тащил. И печь топил, и корову доил, и картошку в чугуне варил, потому что иначе нам с братьями было есть нечего. Отец пил страшно. Над матерью измывался. А она болела постоянно. А когда мне двенадцать было, умерла.

В общем, в школе мне учиться некогда было. Уроки я никогда не делал, прогуливал, потому что надо было хозяйством заниматься. Да и уверен был, что лишняя вся эта наука. Не пригодится. А в четвертом классе к нам приехал новый учитель. Сразу после института. Молодой, на жирафа похожий, шея тонкая, уши большие…

В общем, именно он и был тем человеком, который изменил мою жизнь. Домой к нам приходил, отца пытался увещевать, помогал мне дрова колоть, уроки со мной делал и книжки стал подсовывать. И художественные, и вообще. Читать мне понравилось. В книжках все не так было, как вокруг. А он говорил, что можно сделать, чтобы было именно так. И я ему поверил.

Как-то на каникулах мы вместе к нему домой ездили. Он меня впервые в жизни в театр отвел. Не могу сказать, что мне понравилось, но это была совсем другая жизнь. Не такая, как в деревне. И мы с ним очень много разговаривали. О том, как жить правильно. Нужно ли стремиться из деревни в город или можно и в деревне строить нормальную, удобную, красивую жизнь.

Он мне жизненный путь на бумажке чертил. Отрезки, на каждом из которых должна быть своя четкая цель. Сначала мы запланировали восемь классов без троек окончить и в техникум поступить. Получилось. Дом я без сожаления оставил. Рассудил, что братья уже могут и сами о себе позаботиться. Мне было шестнадцать, а им четырнадцать и двенадцать. Вполне достаточно, чтобы делать то, что я делал с девяти.

Техникум был лесотехнический. Мы с Андреем Степановичем решили, что область у нас лесная, без работы в этой сфере остаться трудно. Подрабатывать я, конечно, начал сразу, егерем в ближайшем охотхозяйстве. Деньги нужны были.