Лариса Соболева - Кейс, набитый пожеланиями

– Но она самоуничтожилась, – произнес Андрей, пристально глядя на Аллу. – А Савичеву? Ему выгодно?

– Насчет Савичева не знаю. Если спросишь, ворует ли он у Черкесова, я отвечу: думаю, что да. Воровство же у нас в крови, в генах. Если ты мне покажешь заведующего магазином и скажешь, что он не ворует, я не поверю. А вообще-то Юрка доволен, все же заведует тремя магазинами, а не одним. Да и денег огромных там нет, но ему хватает.

– А на студии и на заводе деньги рекой текут?

– Ну откуда я знаю, что там у них течет! – раздраженно буркнула Алла, выпустив длинную струю дыма. – Меня это не интересовало.

– Скажи, а кто-нибудь из них способен убить? Например, Ларису?

– Знаешь, они не отчитывались передо мной, кто на что способен.

– Все трое даже не скрывали, что к жене Черкесова относились неважно.

– Да стерва она была! – выдала Алла. – Черкесов миллион раз жаловался на нее. И везде лезла своим занюханным рылом, во все его дела. Указывала. Как ее можно любить?

– Ты и Ларису хорошо знала? – подловил ее Андрей.

– Не знала и знать не хотела, – отрезала она. – Как ты мне надоел!

– Кому ты еще говорила, что Черкесов живет у тебя? – спросил, будто не слышал ее последних слов, Андрей.

– Никому. Только этим.

Больше ее не о чем было спрашивать.

Всех пленников накормили бутербродами с чаем и велели лезть в подпол. Алла попробовала было возражать, мол, к женщине такое скверное отношение, на что Черкесов мстительно бросил:

– Переживешь.

Закрыв крышку подпола, Андрей велел всем соснуть пару часов.

Задолго до рассвета пленникам приказали выбираться из подпола. Руки всем по очереди связали, опасаясь бунта, ничего не объяснили, а усадили на заднее сиденье джипа.

Все похитители поневоле, включая Черкесова, собрались в общей комнате, Андрей давал последние указания:

– Черкесов, сядешь тоже назад – ничего, потеснитесь. Назар, ты – вперед, Гриша в багажник. Если удачно сложится и наши противники пойдут на обмен, который мы им предложим, то, когда будем уезжать, Гришаня, тыл на тебе. У меня нет желания получить пулю в спину. В случае чего поливай из автомата по земле или по колесам их машины. Желательно обойтись без трупов, а там – как получится. Поэтому багажник должен открываться изнутри. Подумай, как это сделать.

– Считаешь, они способны расстрелять нас? – спросил Назар.

– А черт их знает! – пожал плечами Андрей. – Если мы получим Лизу, почему бы им не ликвидировать нас всех одним махом? Тем более место пустынное.

– Зачем же ты назначил обмен на Курке?

– Но мы тоже не лохи, – возразил Андрей. – Начнут стрелять в нас, мы ответим, так? В этом случае возможны потери. Я говорю об их потерях. Надеюсь, с нашей стороны все останутся целыми, мы все же кое-что умеем. Короче, ребята, и нам, и им выгодно встречаться в безлюдном месте – либо столковаться, либо немножко пострелять. А потом пусть докажут, что это мы с ними в войну играли. Кстати, мостик там хилый, большого груза не выдержит. Я это к чему: если станут нас преследовать, вряд ли проскочат его.

– Да? – В тоне Назара прозвучало сомнение. – Забыл, как мы проскакивали? Перелетали через совсем хлипкий мостик, а там и река глубже была, и ширина больше.

– Так то ж мы! – самодовольно хмыкнул Андрей. Волновался он сильно, но старался свои чувства друзьям не показывать. – Теперь внимательно слушайте. Когда я свистну на мосту, квартеронец выведет наших пленников, Черкесов останется в машине. Выстроишь пленников около джипа, но ни шагу дальше. А как выстроишь, следи за лицами, малейшее движение мышц запоминай. При необходимости, если подам сигнал, сразу стреляй, но это в крайнем случае. Готовы? Поехали.

Мужчины рассовали «лимонки» по карманам, на шею повесили автоматы.

Черкесов тоже проверил свой пистолет. Наверное, больше всего не по себе было ему. Он вдруг со всей очевидностью понял, что, возможно, жить ему осталось считаные часы. Каждая минута, пролетающая сейчас почему-то слишком быстро, откладывалась в памяти, оставляя предельно яркие впечатления. Внезапно Василию Романовичу пришло в голову, что он любит запах деревни, вопли петухов по утрам, лай собак. Любит вот этот не очень-то гостеприимный дом с тремя парнями, о существовании которых совсем недавно и не подозревал. Любит зиму и подтаявший снег. Он успел полюбить даже постоянную опасность! Хотя зачем сейчас память фиксирует мгновения, которые он никогда не вспомнит? Потому что его, возможно, на рассвете уже не будет. Совсем не будет! Как это понять и принять? Сердце Черкесова отметало безнадежное это «не будет», оно жаждало жить, биться, пусть тревожно, но жить, сколько положено, а не остановиться по воле неизвестного врага. И Черкесов готов был отдать все, остаться бомжем, лишь бы жить. Но будет, как должно быть. Оставалось только ждать.