Алфред Хичкок: Убийства, в которые я влюблен

Эта своего рода нейтральная позиция одного из известнейших английских режиссеров, работающих за океаном, стала вызывать нарекания у его соотечественников. Хичкока обвиняли в отсутствии патриотизма в тяжелую для Англии годину. Утверждали даже, что он дезертировал в Америку. Хичкока подобные разговоры, конечно, не могли оставлять равнодушным, он чувствовал себя виноватым: в Англии умерли мать и брат, уходили друзья — погибла в авиакатастрофе Кэрол Ломбард, совершая турне по стране с целью распространения облигаций военного займа, а он словно бы оставался в стороне. И все же продолжал искренне считать, что искусство выше политики.

В это время он работал над картиной «Спасательная шлюпка». Памятуя о старой договоренности, сценарий предложил написать Хемингуэю, но тот отказался, времени не было. Хемингуэй в 1942–1943 годах был поглощен охотой за немецкими подводными лодками, крейсировавшими неподалеку от кубинского побережья. Его знаменитый катер «Пилар» переоборудовали, снабдили звукопеленгаторной аппаратурой и вооружением, включавшим глубинные бомбы: писатель вел на море свою «личную» войну с фашистами. Хичкока это задевало: в 1944-м, наконец, отправился в Англию, и он пробыл там всего три месяца, но успел сделать два короткометражных фильма об участниках французского Сопротивления. Этим как будто и ограничилось. И лишь спустя 40 лет, в феврале 1984 года, в Лондоне состоялся первый просмотр работы Хичкока, которая была, по решению ведомств США и Англии, ранее запрещена… На том сеансе в аудитории военного музея британской столицы присутствовало всего 15 человек — официальные лица, ученые, писатели; им была продемонстрирована одна из самых страшных картин, которую когда-либо видело человечество. У этого фильма нет названия, он значится лишь под архивным номером 3080. Те, кто работал с копией, однако, окрестили ленту: «Воспоминания о лагерях», 55-минутная работа о зверствах нацистов.

Вводные кадры — немцы экзальтированно приветствуют фюрера, а затем, сразу, без перехода, — апрель 1945-го: документальные съемки двух американских операторов-сержантов Майка Льюиса и Билла Лори в концлагерях, Хичкок собирал картину воедино как режиссер и редактор. То, что происходит на экране, не поддается описанию. Вот что говорил Майк Льюис: «О первом лагере нам сообщили сами немцы — они боялись, что заключенные разбегутся и возникнет эпидемия. За колючей проволокой ходячих, впрочем, осталось не так много. На земле лежало 10 тысяч трупов. После освобождения еще 13 тысяч человек умерли от голода и тифа. Был там и доктор-эсэсовец по фамилии Кляйн, он давал нам интервью, потом его повесили. Бывшие охранники копали ямы и сносили тела, трупный запах был невыносим».

Когда Хичкок, вместе с англичанином-редактором Питером Таннером, приступил к работе, доставили новые киноматериалы — из Дахау, Бухенвальда, Аушвица и других печально известных мест. Мастер трудился, объятый ужасом, — потом все сдал в «фонды»: кто конкретно запретил демонстрацию картины, теперь не установить — две папки с соответствующей документацией из британского архива исчезли. По аналогии — можно лишь констатировать: случилось примерно то же, что и с одной из военных лент американского режиссера Билли Уайлдера, из которой цензоры вырезали 10 минут «нацистского ада»: по их мнению, аудитория подобных реальных ужасов выдержать не могла — это вовсе не развлечение в духе мастеров триллера. «Неизвестный Хичкок» лег на полку, работа, оказавшаяся под запретом, исчезнувшая на десятилетия, вернулась к зрителю неожиданным образом: в 1984-м ленту показали на Берлинском фестивале. В ученых трудах об этом эпизоде пока не прозвучало ни слова.

В том же 1945-м Хич работал в Голливуде над картиной «Завороженный», в которой использовал фрейдовский психоанализ. Это было началом новых обширных планов, которые прослеживались потом в фильмах «Веревка» (1948), «Психоз» (1960), «Марни» (1964) и других. Хичкок настоял, чтобы в работе над художественным оформлением «Завороженного» принял участие Сальвадор Дали. Около сотни рисунков гениального художника, пять полотен, написанных маслом, фигурировали на экране, словно окаймляя сцены ритуальными символами. Режиссера уже тогда, как он сам утверждал, любая страшная история интересовала вовсе не как расследование (кто это сделал), а как психологический этюд (когда собирается тип, его интересующий, совершить преступление, что движет этим человеком, почему он теряет над собой контроль) — и не стоит делать из этого тайны, такое возможно с каждым. Злодеи в его изображении часто — сами жертвы, и жертва — зритель, ибо воспринимает происходящее, словно соучастник, он готов разделить вину, если хватит воображения и характера. Недаром на одной из антологий Хичкока — редактора и составителя алела кроваво-черными буквами следующая реклама: «Когда Хичкок — судья, прежде, чем идти на процесс, подумайте — выдержат ли нервы».