— В Берк-Холл в университете Луизианы проходит выставка работ Пьера Дюпре. Не хочешь прокатиться?
— Да не очень.
— Что у тебя к нему?
— Ничего. Просто он из тех парней, внутри которых живет кто-то еще, с кем он нас всех знакомить не торопится.
— Картины у него неплохие, взгляни, — она протянула мне журнал.
Я кинул безразличный взгляд на страницы и протянул руку, чтобы вернуть ей журнал. Если бы я закончил это движение, ничего из того, что произошло в следующие дни, недели и месяцы, вероятно, не состоялось бы, и, возможно, мы все были бы за это признательны судьбе. Но об этом теперь остается только гадать. Я не мог отвести взгляд от фотографии картины на второй странице статьи. На ней была изображена обнаженная женщина, откинувшаяся на бордовой софе, с белым полотенцем, прикрывавшим ее лоно. Она таинственно улыбалась, а на волосах, собранных в пучок, за головой, лежали крошечные желтые мазки, похожие на лютики. У нее была лебединая шея, миндалевидные глаза и темные, как шоколад, соски. Из-за позы груди лежали мягко, едва возвышаясь над телом, которое, казалось, было мягким и теплым, как загорелый хлебный мякиш.
— Дэйв, ты побелел, — заметила Алафер.
— Взгляни на женщину на диване, — сказал я, возвращая ей журнал.
— И?
— Это Ти Джоли Мелтон.
Она покачала головой, начала что-то говорить, но осеклась. Моя дочь задумчиво почесала бровь, словно ее укусил комар, недовольная руслом, в которое направился разговор.
— Она напоминает туземку-таитянку с картины Гогена, — осторожно заметила она, — таких портретов множество. Не придумывай.
— Думаю, ты ошибаешься.
— Я знаю Ти Джоли. Это не она.
— Откуда ты знаешь? — спросил я.
— Я не могу этого доказать, но в наших жизнях происходит еще что-то, что ты отказываешься признавать.
— Может, поделишься?
— Тебе чудятся разные события с Ти Джоли Мелтон. Молли об этом знает, и я знаю, и Клет.
— Зачем мне воображать что-либо насчет Ти Джоли?
— Для тебя она — олицетворение утраченной невинности. Она — девушка-каджунка твоей молодости.
— Ну, хотя бы честно.
— Ты сам спросил.
— Ты ошибаешься.
— Ты слушаешь на айподе песни, которые не слышит никто, кроме тебя.
— Не знаю, как ты, а я сделаю сэндвич с луком и ветчиной, хочешь?
— Я их уже приготовила, в холодильнике. А еще яйца с пряностями. Они там же.
— Очень ценю.
— Ты сердишься?
— Я никогда не сердился на тебя, Альф, ни разу за всю твою жизнь. Так ведь?
— Я не хотела сделать тебе больно.
— Мне не больно.
— Ты хочешь поговорить с Пьером Дюпре? — спросила она.
— Если найду его.
— Я видела его утром. Он в своем доме в Жеанеретте. Я поеду с тобой.
— Тебе вовсе необязательно делать это.
— Думаю, надо, — возразила она.
— Он тебе не нравится?
— Думаю, скорее нет.
— А почему?
— Вот это меня в нем и беспокоит. Я не знаю, почему он мне не нравится, — ответила Алафер.
Дом Пьера Дюпре в предместьях Жеанеретта был построен рабами на топях в 1850 году и назван его первыми владельцами «Плантация Кру ду Суд». Солдаты Союза разграбили его, порубили пианино на дрова и готовили еду прямо на паркетном полу, отчего стены и потолок почернели. Во времена Восстановления какой-то саквояжник [11] Презрительная кличка северян, после Гражданской войны прибывавших в южные штаты налегке, с одним саквояжем, и за бесценок скупавших имущество обедневших южан.
купил его на налоговой распродаже и позже сдал в аренду одному типу, которого до Эмансипации называли «свободным цветным человеком». К 90-м годам позапрошлого века Восстановление и регистрация чернокожих избирателей были аннулированы, и власть перешла обратно в руки той же самой олигархии, что правила штатом до Гражданской войны. На смену рабству пришла система аренды заключенных, созданная человеком по имени Сэмюэл Джеймс, который превратил плантацию Ангола, названную так благодаря происхождению трудившихся на ней работяг, в тюрьму «Ангола» — пять тысяч квадратных акров сущего ада на берегу реки Миссисипи.
Затем дом Пьера Дюпре был вновь выкуплен той же самой семьей, что и его построила. К несчастью для семьи, один из ее потомков сошел с ума, заперев себя в особняке, сады вокруг превратились в непроходимые джунгли, а тайваньские термиты превратили стены и подпорные балки во что-то наподобие сыра с дырками.
Наконец особняк был приобретен семьей Дюпре. Они не только восстановили его, заново отстроив фундамент, но и привели в порядок территорию. Превратили склон, на котором стоял дом, в террасу. Со временем все поместье стало произведением искусства. Эта семья при восстановлении бараков, где когда-то жили рабы, использовала исключительно старые породы дерева и кирпич от разбора старых домов, и даже квадратные гвозди восемнадцатого века, за которыми они специально ездили во Францию.
Читать дальше