Валерий Гусев: Если бы у меня было много денег

– Не дождутся, - проворчал я, - И другого все равно не напишу. Ты знаешь.

Шеф снова вздохнул, как усталая корова, собрал в папку бумаги,

– Ну, тогда все, поехали сдаваться. Не побежишь? - спросил с надеждой.

– Не побегу, - разочаровал его я.

– Жаль. Ребята в самом деле могут Канары или другое безопасное место устроить. Фирме, с которой Павло работал, мы оказали серьезные услуги. Все необходимое, включая валюту и билет на самолет, они оформят за два часа. Жить будешь…

– Ваня, - я впервые назвал шефа просто по имени. - Ты же с самого начала знал, на что я иду… Все-таки я - немножечко честный… Да, о Полковнике позаботься, ладно? Больше некому. Ну, все. Только домой хотелось бы заехать, на минутку…

– Выпить чашечку кофе после боя, - точно скопировал задрожавшим голосом шеф. - Принять ванну. - Помолчал. - Ладно. Но я с тобой поеду.

Я пожал плечами, соглашаясь, зная, что все равно ведь не отвяжется. Да и не имеет права…

– Тогда плащ захвати. Ты ведь уже старенький, продует тебя в моем «козлике». - Я достал сигареты. - Все материалы по делу - в резиденции Руслана, под большим сейфом, на втором этаже. Там же - кассеты к диктофону. Сделай мне с них копии, пожалуйста.

– Сделаю. Только вот прочтешь ты их очень не скоро. Если вообще увидишь.

– Как знать… Да я и не об этом думаю. Подстраховаться нужно. Из-за них большая война может начаться. Искать их будут.

– Не найдут. Я прокурору их сдам.

Я усмехнулся:

– Лучше уж прямо президенту…

Мы вышли на улицу. Начиналось утро. Совсем уже другое. Новое.

Пока шеф бренчал ключами, запирая контору, я прошел к машине. Мой верный «козлик» Вилли уныло ждал меня у подъезда, видимо, догадываясь, что предстоящая наша поездка будет последней, что нашей боевой дружбе приходит конец: силы на исходе, ряды бойцов поредели, патроны кончились… Вряд ли кто польстится после меня на эту древнюю открытую машину в старых и новых пулевых пробоинах - разве только какой-нибудь музей… Или экстравагантный коммерсант. Надеюсь, Вилли при первой же поездке сбросит его с моста в глубокую реку…

Сиденья были влажными от росы. Я протер их, запустил двигатель и вдруг ощутил такую дикую усталость, что положил голову на руль и на мгновение закрыл глаза… И сейчас же где-то внутри меня засверкали вспышки выстрелов, обрушился их грохот, визг рикошета, звон разбитого стекла, глухие удары пуль в дерево стен, бешеные крики, поплыл сизым дымком удушливый запах сгоревшего пороха.

Я открыл глаза, словно проснулся. И почувствовал, что вместе с усталостью пришло и облегчение. Нетерпеливая тревога, которая гнала меня все эти дни по следу смертельного врага, ушла безвозвратно…

Я отдал долги. Свое я сделал. Теперь пусть другие делают свое. Их черед пришел… Ваше время…

В самом деле, даже если бы у меня было много-много денег, я все равно никогда бы не купил себе белый «Мерседес». И вовсе не потому, что считаю белый цвет откровенно безвкусным для большой машины этого класса. А потому, что даже в такой малости не хочу иметь ничего общего с людьми, которые в них ездят. Дело простое - я их ненавижу. Лютой, как говорили прежде, классовой ненавистью. Они воплотили в себе всю ту страшную, безжалостную и безнравственную силу, которая умело, цинично, шаг за шагом губит мою несчастную Родину, калечит и убивает мой народ. Они все могут. На все имеют право. Право богатого и потому - сильного. Право на ложь и правду, честь и бесчестье, на издевательства и унижения, насилие и убийства, на растление юности, на ум и силу зрелости, на снисходительное презрение к старости, на слезы и кровь, на жизнь и смерть.

Они легко покупают все, что им нужно или просто иногда хочется: политиков, историков, журналистов, артистов и писателей, женщин и девушек, рабочих и крестьян, уродливых собак каких-то новых престижных пород, белые «Мерседесы», тела и души людей…

У них есть все. Только нет достойного противника. Они никого не боятся.

Не так давно еще я работал в милиции и с наивной гордостью полагал, что вношу свой посильный вклад в беспощадную борьбу с этим размножившимся и бесстрашным злом. Многое понадобилось, чтобы я немного поумнел. Майские события, октябрьская трагедия, развод с женой, разлука с сыном. А главное - гибель моего друга, участкового инспектора Андрея Ростовцева.

Это был чудный парень. Ему бы не в милиции служить, а в церкви: с его детской любовью к людям, смущенной улыбкой, чистой душой. Но он служил там, где велело ему сердце - упрямое, стойкое, отважное. Нежное и мужественное.