Наталья Александрова - Священный изумруд апостола Петра

– Михаил Викентьевич! – позвал молодой человек. – Нас ждут!

– Да-да, иду! – Белоцерковский повернулся к Агнии, в глазах его она увидела явное облегчение. – Простите меня, я должен идти. Дела, знаете ли, с этой коллекцией очень много еще будет забот. Всего вам доброго, Агния… – Он хотел было взять ее руку, но, очевидно, передумал и просто коснулся ее локтя.

– Приятно было познакомиться, – ответила Агния ничего не значащей дежурной фразой.

Она поглядела ему вслед с легким удивлением. С чего это он побежал от нее с такой радостью? Сам заговорил с ней и дал понять, что получает искреннее удовольствие от их беседы. Сам спросил, услышав ее фамилию, не родственница ли она Николаю Львовичу Иволгину. А когда узнал, что да, она его внучка, вдруг забеспокоился. От Агнии не укрылась крошечная заминка, когда она задала прямой вопрос. Сказал, что с дедом почти незнаком. А на самом деле хорошо его знал? Но он же давно не был в России…

– Агния! – это налетел на нее Солуянов. – Я тебя везде ищу! Пойдем, нужно поговорить с одним таким…

«Один такой» оказался владельцем антикварного салона в Париже. Солуянов пытался объясниться с ним по-английски, но дело шло плохо, причем не по вине француза, поскольку тот владел английским вполне сносно, чего нельзя сказать про Солуянова. Агния предложила перейти на французский, француз галантно отказался – чтобы господин Солуянов участвовал в беседе.

Шеф, разумеется, за ними не успевал, так что Агнии приходилось еще и переводить. Ну, в конце концов, это входит в ее обязанности.

Беседа оказалась плодотворной, так что Агния после нее отпросилась домой.

– Иди уж, – бросил Солуянов, – завтра не опаздывай, дел куча.

«Когда это я опаздывала?» – рассердилась Агния, но вслух, разумеется, ничего не сказала.

Дома она уселась за компьютер и запустила поиск на фамилию Белоцерковский. Хорошо, что он не Иванов, да еще отчество такое редкое, Викентьевич.

Ого, да он есть в Википедии!

Оказалось, что Белоцерковский – искусствовед, автор нескольких книг по Русскому прикладному искусству. Так-так… работал в разных музеях страны, затем уехал преподавать в Штаты… так, Университет в Миннесоте, затем в Калифорнии… с 2005 года живет в Аргентине. А уехал он… в одна тысяча девятьсот девяносто пятом году. Ага, двадцать лет прошло. И правда, давно в России не был, тут не соврал.

Агния откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Но ведь она точно видела этого человека! Причем не на фотографии в журнале или в альбоме, а живьем. И был он тогда не такой холеный и как-то крупнее и выше ростом…

Как это он сказал – возможно, на какой-нибудь выставке случайно мелькнул… Да, двадцать лет назад Агния была десятилетним ребенком. Дед, конечно, много занимался ее воспитанием, но не таскал с собой на взрослые мероприятия.

Но где же, где она могла видеть Белоцерковского? Вот теперь будет мучиться, пока не вспомнит.

Ох, дед, и как же тебя не хватает…

От грустных мыслей Агнию отвлек звонок Аньки. Та интересовалась, могут ли они встретиться завтра, или у Агнии снова какая-нибудь тусовка намечается вечером.

– Про вечер не знаю, а днем кофе где-нибудь выпить смогу, – честно ответила Агния.

На том и порешили.

Рагнар лежал без сил на голом скалистом берегу, под чужим, мрачным небом. Над ним кружили хищные птицы, дожидаясь, когда жизнь покинет его, чтобы приступить к своему кровавому пиршеству.

Рагнар попытался взмахнуть рукой, чтобы отогнать птиц, но не смог поднять руку, не смог даже пошевелить пальцем.

– Я еще жив! – крикнул Рагнар стервятникам. – Я еще жив! – крикнул он чужому небу.

И небо ответило ему глухим недобрым эхом.

Рагнар понял, что жить ему осталось недолго, что скоро он умрет и хищные птицы выклюют его глаза.

Душу Рагнара охватила печаль.

Он не мог понять ее причину.

Он был славным, бесстрашным воином, он сражался с германцами и галлами, с иллирийцами и бриттами, с дикими народами северных лесов, имени которых он не знал, – и ни разу не повернулся спиной к врагу. Грудь его была покрыта боевыми шрамами, но на спине не было ни царапины, значит, никто не назовет его трусом.

Казалось бы, жизнь прожита славно, и ему есть чем гордиться. Казалось бы, он спокойно и смело может смотреть в глаза смерти – откуда же эта гложущая сердце печаль? Откуда же чувство, будто жизнь его прожита напрасно?

И тут, словно невидимая рука прорвала тяжелое покрывало облаков, и тусклое северное солнце озарило землю.