— Мы несемся, Аркаша! Мы несемся со страшной скоростью!
— Тогда не отвлекайте меня от дела. Я должен кое-что приготовить. Двадцать минут мне хватит.
— Нам тоже.
Пафнутьев набрал еще один номер.
— Георгий Георгиевич? Это вы?
— Ну? — насторожился Шаланда. Да, он больше всего на свете боялся розыгрышей, боялся, что над ним будут смеяться, показывать пальцем и делать за его спиной непристойные телодвижения.
— Через пять минут мы будем у подъезда твоей конторы. Ты впрыгиваешь в машину, и мы несемся дальше.
— Куда, Паша? По-моему, мы уже в таком тупике, в такой, прости меня…
Но Пафнутьев великодушно не дал Шаланде произнести неприличное слово, перебил его решительно и твердо.
— Мы несемся туда, где цветут рододендроны, где играют патефоны, где улыбки на устах!
— Неужели на земле остались такие места? — печально спросил Шаланда.
— Нас там уже ждут. Повторяю — через четыре минуты мы тебя подхватываем на ходу и несемся дальше. Пока не отцвели рододендроны, не затихли патефоны, не угасли милые улыбки на юных устах.
— Слушай, а Худолей-то оказался прав…
— Скажешь ему об этом сам, — прервал его Пафнутьев и, выключив телефон, сунул его в карман.
Халандовский встречал гостей в красном халате, торжественный, свежевымытый и свежепричесанный. На ногах у него были новые шлепанцы, на плече белоснежное, льняное полотенце.
— Прошу! — сказал он радушно и сделал широкий жест в глубину квартиры.
Когда Пафнутьев первым прошел в комнату, он обессиленно прислонился спиной к двери — небольшой журнальный столик оказался накрытым.
По кругу стояли тарелочки, возле каждой лежали нож и вилка, в центре возвышалась большая тарелка с холодным, только что нарезанным мясом, от которого исходил дурманящий запах и слабый, почти неуловимый, но все-таки присутствующий дух специй. Тут же стояла баночка со свежим хреном и блюдечко с нарезанным лимоном. Пластинки лимона были настолько тонкими, что сквозь них можно было читать газету.
А дальше произошел конфуз.
Не сговариваясь, гости, каждый, полагая, видимо, что он один столь щедрый и необычный, выставили один за другим три литровые бутылки виски. Они возвышались на столе, как три световых столба, уходящих в небо и обещающих бескрайние космические выси духа и наслаждения.
Когда в комнату вошел Халандовский, держа в руках тарелку с рваными кусками лаваша, и увидел полыхающие над столом, над миром, над сознанием золотистые четырехгранные бутылки, он изумленно вскинул бровь, но быстро справился с растерянностью.
— Я смотрю, здесь собрались сплошь одни сэры, пэры и лорды?
— Собралась нечистая на руку челядь, — ответил Пафнутьев.
— Значит так, ребята. — Халандовский замер, собираясь произнести нечто важное. — Я чрезвычайно благодарен за то, что вы в столь поздний час нашли возможность посетить меня и уделить немного времени. Но в этом доме, как и в каждом другом, свои законы… Надеюсь, они вас не огорчат. — С этими словами Халандовский, подхватив три бутылки виски, отставил их в сторонку. После этого удалился на кухню и вернулся с заиндевевшей бутылкой смирновской водки, и водрузил ее на то самое место, где только что полыхало золотом виски.
— Возражений нет?
— Сплошь одни предложения, — уверенно заявил Пафнутьев и сел к столу на свое обычное место. — Жора, — обратился он к Шаланде, который не знал, как подступиться к столу, где ему позволено приземлиться. — Садись рядом. Со мной тебе будет уютнее. Худолей разберется, где втиснуться, хозяин вообще может не присаживаться, ему придется постоянно бегать на кухню. — Пафнутьев еще раз окинул радостным взором стол, отметив и холодную свинину, и баночку с хреном, и тончайшие кольца лимона, и бутылку, которая в тепле все это время продолжала туманиться и привлекать взгляды.
— Нет, Паша! Чуть попозже, как ты иногда выражаешься. — Халандовский мягко отвел в сторону пафнутьевскую руку, которая уже потянулась было к сверкающей инеем бутылке. — Должен сказать, что я чрезвычайно благодарен присутствующему здесь впервые моему почетному гостю Георгию Георгиевичу. — Халандовский поклонился Шаланде.
— За что? — удивился Шаланда и покраснел от удовольствия, смешался в благодарном смущении.
— Несколько вечеров подряд с помощью вот этого приспособления, — Халандовский кивнул в сторону телевизора, — вы брали на себя тяжкий труд рассказывать мне об ужасных событиях, происходящих в доме Объячева. Должен сказать, это был рассказ грамотный, честный, откровенный, что в наше время встретишь далеко не всегда.
Читать дальше