Наталья Солнцева - Три смерти Коломбины

И все же главный замысел королевы-матери сорвался – Генрих Наваррский остался жив. Правда, он находился под домашним арестом и перешел в католичество. Ха-ха! Как бы не так! Наглец просто оставил всех в дураках – с помощью сумасбродки Маргариты. Ну ее-то легко будет уломать развестись.

Екатерина Медичи ошиблась.

У дочери хватило мужества отказаться от развода и пойти против воли семьи. Она с ними поквиталась – осталась женой пленника… выбрала его.

Напрасно Екатерина обещала Марго устроить свадьбу с лотарингским принцем. Зачем? Ведь он уже женат, она замужем.

– Я тогда подчинилась вам, а теперь останусь с Генрихом, – заявила новоиспеченная королева Наваррская. – Между нами нет любви, и это к лучшему. Нам не придется лицемерить.

С тех пор много воды утекло. Маргарита и Генрих жили то вместе, то порознь, не стесняя свободы друг друга. Их брак, основанный на расчете, был бездетным. Когда умер последний из Валуа, французский трон достался «великому замарахе». Он в очередной раз стал католиком. «Париж стоит мессы!» Это выражение приписывают Генриху де Бурбону, мастеру компромиссов.

Королю нужен наследник. Маргарита согласилась на развод, а Генрих затеял сватовство к Марии Медичи, дочери герцога Тосканского.

Вторая жена короля была хороша собой, хотя и полновата. Свадьбу отпраздновали торжественно. Итальянка Мария любила представления театра масок. Тристано Мартинелли привез в Париж молодую талантливую труппу. Спектакли разыгрывали прямо в Лувре, привлекая к участию благородных дам и кавалеров. Это отвлекало королеву от невеселых мыслей.

Грубость, безалаберность и распущенность при Генрихе IV достигли апогея. Ко двору допускали любого мало-мальски прилично одетого человека. Король обожал игру и спускал десятки тысяч пистолей – благо приданое Марии позволяло. Дворец походил на дом терпимости. В блуде Генрих не отставал от своих подданных. Он влюблялся и воевал. Воевал и влюблялся…

Между тем песочные часы Руджиери продолжали жить собственной жизнью. Порой люди заблуждаются, думая, будто они владеют вещами. Существуют вещи, которые владеют людьми…

У Феоктистова весь день было скверное настроение. Болели почки. Холод и затянутое облаками небо раздражали. Весна запаздывала. Ему и так нелегко таскать тучное тело, а тут еще сто одежек! Он с наслаждением облачился бы в просторную пижаму из хлопка… развалился бы на удобном диване… А надо сидеть в душном кабинете, заниматься опостылевшими бумагами, выслушивать лепет бестолковых служащих.

Его бросало в жар, на лбу и над верхней губой выступали капельки пота. Секретарша робко напомнила:

– Пора пить лекарство, Игорь Владимирович.

– Без тебя знаю! – рявкнул тот. – Где Таврин?

– Я ему сообщила, что вы ждете. Он едет.

– Сделай мне кофейку покрепче.

– Так вам же…

– Иди и выполняй, – отчеканил господин Феоктистов, борясь с желанием запустить в голенастую девицу бронзовой подставкой для карандашей.

Та юркнула за дверь, что-то забубнила по внутренней связи.

«Я живу в окружении подхалимов и стервятников, – подумал он. – Одни ждут подачек, другие – момента моей слабости. Я никому не могу довериться… кроме, пожалуй, Таврина. Какие радости мне остались? Прощальная улыбка любви, которой я не знал? Или вожделенное обладание восхитительной, загадочной женщиной… Магда, Магда! Ты меня измучила!»

Секретарша принесла двойной кофе без сахара, лимон и воду в стакане.

– Чертовы лекарства… – проворчал толстяк, отправляя в рот капсулу. – Чертово тело! Почему эта рыхлая жирная туша перестала мне подчиняться?

Он махнул девице рукой:

– Ступай! Что уставилась?

– Таврин в приемной. Позвать?

Феоктистов выругался про себя, кивнул.

– Зови быстрее!

Начальник службы безопасности тоже раздражал его – своей бодростью, свежим цветом лица, отсутствием отеков и мешков под глазами, развитыми мышцами и, главное, молодостью. Тридцать пять лет! Игорь Владимирович охотно поменялся бы с ним – деньги на возраст. Жаль, что сие невозможно. Как невозможно пока и обходиться без этого молодого цветущего мужчины.

– Давай, говори – что там ее муженек? Явился, не запылился? Она ему простила?

Таврин пожал накачанными плечами.

– Бог велел прощать.

– Он один летал в Венецию?

– Похоже, один.

– Похоже… Ты должен точно знать!