Татьяна Степанова - Призрак Безымянного переулка

– Ты все лжешь, сука! – хрипло выкрикнула Алиса. – Это было на самом деле, это не сказка!

– Конечно, не сказка. Раз на фабрике трупы нашли. Как раз, как в нашей сказке детства, семь человек сброшены в подвал, убиты из «маузера» в затылок. Мальчишка-гимназит, девчонка-барышня, их мать, их дядя, их старая нянька и двое слуг, кастратов-скопцов. Ну же, Алиса, расскажи нам эту сказку с самого начала! Чтобы вот они, – Елена кивнула на участкового Лужкова, Катю и Мещерского, – тоже все поняли наконец!

– Пошла к черту!

– Давай, Алиса, рассказывай, – тихо попросила Светлана Колганова. – Я же слышала, что ты Саше кричала там, в квартире: слюнтяй, недоумок, тряпка, трус! Только он был не слюнтяй. Он и тогда, мальчишкой, не мог этого вынести – хотел с собой покончить. А теперь, взрослым, он все это пережил заново, и, если бы только она заговорила, он бы во всем признался. Он так тебе и кричал: я больше не могу, я устал бояться и каяться всю жизнь! ОНА все вспомнила!

Если бы только она заговорила…

Она все вспомнила…

– Единственное оправдание того, что мы сделали это, что мы были такими тварями в детстве, – твердо, безжалостно повторила Елена, – это то, что мы находились под негативным влиянием, наслушавшись россказней твоей бабки Авроры, бабки-алкоголички, свихнувшейся на ваших семейных мерзостях. Это и на взрослых воздействует, а уж на тринадцатилетних подростков – ого-го! Мне ли не знать, у меня двое детей. Это ты, Алиса, бесплодная смоква. Червивое чрево. Ну же, рассказывай, подруга, с самого начала! У твоей прабабки-суки Аннет, по словам Авроры, ведь тоже имелось свое оправдание.

Елена обернулась к Кате, словно ища у нее поддержки. Но Катя, как и они все, пока еще ничего не понимала.

Алиса Астахова глядела в окно – в надвигающиеся на Безымянный переулок сумерки.

Темные глаза – провалы на бледном лице.

Лицо – как гипсовая посмертная маска.

Из сумерек, запечатленное на стекле, на нее смотрело сквозь время и расстояние другое лицо, другие глаза.

Тоже темные, с расширенными зрачками, когда-то прекрасные, бездонные очи, а ныне полубезумные, покрасневшие от дыма, усталости, злости и слез.

26 декабря 1917 года

Аннет Астаховой исполнилось двадцать пять лет. Свои первые четверть века она отмечала в нетопленной спальне особняка, доставшегося ей от старшей сестры Адели, на кровати, заваленной шелковыми пуховыми одеялами и матросскими бушлатами.

В ночной сорочке и панталонах она подошла к окну, стала вглядываться в сизый зимний день. По заплеванным семечками, облитым мочой улицам среди сугробов ездили грузовики. На стылых площадях Москвы до хрипоты и ора митинговали. Осатаневший от митингов и пьянства народ с гиканьем и улюлюканьем ловил не успевших сбежать городовых и полицейских приставов и швырял их в полной выкладке с мостов в ледяную воду Москва-реки, набив карманы полицейских шинелей камнями. Тем, кто пытался выплыть, стреляли в голову из винтовок и «маузеров».

Аннет Астахова приобрела и себе «маузер». Он оттягивал ее тонкую руку, но стреляла она прилично.

Таких времен она ждала давно. В такие времена можно было заставить платить по всем долгам. И она собиралась это сделать.

Она закурила сигарету в мундштуке. Начала одеваться – очень скромно. Платье и пальто она позаимствовала у своей горничной. Но грубое сукно не могло скрыть ее природного фамильного изящества.

Аннет была похожа и не похожа на свою старшую сестру Адель. Та заменила ей мать, стала первой наставницей, подругой. Аннет восхищалась Аделью – ее деловой хваткой, ее энергичным характером, ее бесстрашием, бескомпромиссностью и передовыми взглядами. Адель управляла бакалейными предприятиями своей закадычной подруги Серафимы Козловой. И Серафиму Аннет тоже обожала. Две эти женщины были ее путеводными звездами с самого детства, потому что родители умерли рано, и сестра и ее богатая подруга взяли на себя воспитание и образование Аннет.

Аннет училась в лучшей гимназии Москвы. Затем в лучших пансионах Швейцарии. Она слушала лекции в Сорбонне и весело и с пользой проводила время в Париже. Она хотела посвятить себя юриспруденции, потому что с пятнадцати лет все ее воображение занимал долгий судебный процесс, который вела Серафима Козлова с помощью Адели против изуверов сектантов-скопцов, прятавшихся под крылом мыльного фабриканта Якова Костомарова.

Но мечтам стать первой в России блестящей юрист-девицей не суждено было исполниться. Летом тринадцатого года Адель Астахова и Серафима Козлова, отправившиеся на автомобильную прогулку из подмосковного имения на Яузе Светлое, бесследно пропали. Их искали три месяца, но так и не нашли. Ни следов, ни тел. Ничего.