Дмитрий Вересов - Черный ворон (Черный ворон - 1)

- Ты чего? - сказал вернувшийся с картошкой Иван, целуя ее в щеку.

- Да вот, думаю, - с улыбкой сказала она. - В профкоме путевку предлагают, в Москву на два дня, всего за четыре рэ. С тобой бы съездить.

- Не могу, - сказал Иван. - Ты же знаешь, мне послезавтра на работу. А ты поезжай. Обязательно поезжай. Когда еще выберешься...

Покидала в сумку тапочки-тряпочки, положила в кошелек тридцатник за качественный наркоз, поцеловала мужа, отсыпавшегося после первого трудового дня. И пошла уже однажды хоженным путем... На ночь в клинике не осталась невмоготу было, подступила к самому горлу такая тоска, что хоть в петлю... И пошла она в одно-единственное место, куда могла пойти - на Маклина, к девчонкам. Собственно, так и так собиралась заглянуть, повидаться.

Поднялась на этаж, постучала, услышала знакомый Нинкин голос - и не удержалась, разревелась. А следом за ней и Нинка с Нелькой...

Таня стояла посреди комнаты, чувствуя полную опустошенность. В голове не было ни единой мысли, в теле - ни единого желания, в душе - холод, анестезия. Сейчас придет Иван, ему надо будет что-то сказать, но она не знала, что скажет, как глянет ему в глаза. А потом придется что-то врать про поездку в Москву, отвечать на его расспросы. Господи, это свыше ее сил!

Резко зазвенел звонок. Таня вздрогнула, замерла, тяжело вздохнула и пошла открывать.

В дверях стоял Рафалович в нелепом, кургузом гражданском пиджачке.

- Леня! - От облегчения у нее закружилась голова. - Да что ты стоишь, заходи же!

Он не шелохнулся. В лице его не было ни кровинки, глаза бессмысленно блуждали, как у новорожденного.

Она взяла его за рукав и потянула в прихожую.

- Что? Говори... Говори!

- Таня, Таня, - Он взял ее за плечи и больно сжал. - Таня... Елка отравилась...

IV

"И все же он лучше всех, - думала Елена, кружась под звуки "Амурских волн" по блистающему паркету актового зала и ощущая на талии его крепкую, теплую ладонь. - Пусть другие выше и стройнее. На корабле он расставит ноги пошире и выстоит в любой шторм. Пусть другие белее лицом. А он - как капитан флагмана испанской королевской флотилии или каравеллы, принадлежащей венецианскому дожу..."

Она зажмурила глаза, без остатка отдаваясь вальсу. По огромному залу кружило несколько десятков пар, а на сцене играл военной музыки оркестр, и капельмейстер в белых перчатках чертил рукой треугольник, делая страшные глаза в направлении валторны, отстающей на четверть такта.

Ослепительно белые мундиры, сверкающие золотом пряжки, кортики и новые погоны, пенные бальные платья. Царство белого и золотого. Бал.

Лейтенант Рафалович, одетый в гражданское, ехал в электричке и, глядя на пролетающие за окнами пейзажи, не мог сдержать улыбки. Перспективы обрисовываются неплохие, и что же, да, он счастлив, а что, нельзя? Там, на выпускном балу, Елка, практичная, трезвая Елочка наконец сказала "да". Это было чуть ли не десятое по счету предложение руки и сердца, которое он сделал ей за последние четыре года. Смысл ее предыдущих отказов сводился к неопределенности будущего: да, она любит его, да, она готова ехать за ним на край света, готова прибить свой инженерный диплом над кухонной раковиной в каком-нибудь заштатном Океанске и пойти в гарнизонную школу учительницей химии или математики, готова по полгода ждать его возвращения из дальних походов, коротая время с другими офицерскими женами за домино и сплетнями. Но зачем это делать, когда можно этого и не делать? Зачем жить плохо, когда можно жить хорошо? И кто с этим спорит? Только не он. Откровенно говоря, он не любитель моря и морской романтики. Да и вообще романтики - слишком часто это слово служит завлекалочкой для юных мечтателей, которые, клюнув на удочку, получают в результате убогую, грязную, необустроенную жизнь в Тмутаракани... И в училище-то родное он попал чисто случайно, как инвалид пятой группы, которому -не положены погоны военного переводчика, зато годятся погоны морского радиоинженера. Что ж, он дал возможность Министерству обороны продемонстрировать пролетарский интернационализм, и теперь моральных долгов перед этим ведомством за собой не числил. Меры от избытка романтики в будущем были приняты - приказ о назначении лейтенанта Рафаловича в штат Ленинградской морской инженерной службы, расположенной в боковом крыле того самого дома, где до женитьбы жил Ванечка Ларин, в нужное время лег в соответствующую папочку. Такая работа сочетала преимущества гражданской службы (рабочий день с девяти до пяти, два выходных, возможность жить в родном доме со всеми привычными удобствами) с благами службы военной - пристойным должностным окладом, разного рода надбавками, гарантированным служебным ростом по крайней мере до кап-три и облегченным доступом к кое-каким дополнительным благам, если, конечно, все разыграть с умом... Конечно, для этого пришлось немного подсуетиться, в основном папаше, одним провести ускоренную телефонизацию, других накормить банкетами... Се ля ви!