Роберт Крейс - Подозреваемый (в сокращении)

Из глубины тускло освещенной комнаты донесся голос Гудмена. Чарлза Гудмена, доктора медицины, психиатра.

— Дышите глубже, Скотт. Как вы себя чувствуете?

— Нормально.

Сердце у него колотилось, руки дрожали, грудь покрылась холодным потом, но Скотт умел не поддаваться чувствам.

Гудмен был тучный мужчина за сорок в сандалиях, с остроконечной бородкой и волосами, стянутыми в хвост. Его небольшой кабинет располагался на втором этаже двухэтажного оштукатуренного здания в Студио-Сити.

Скотт сбросил ноги с кушетки и поморщился — бок и плечо онемели. Когда он сидел слишком долго, тело немело. А еще ему было нужно несколько секунд, чтобы прийти в себя, когда он выходил из гипнотического состояния, — как шагнуть с ярко освещенной солнцем улицы в сумрак бара. Это была уже пятая такая процедура — пятое возвращение к событиям той ночи, и сейчас что-то сбивало его с толку, он никак не мог ухватить, что именно. Наконец вспомнил и посмотрел на психиатра.

— Бакенбарды.

Гудмен открыл блокнот и приготовился записывать.

— Бакенбарды?

— У мужчины за рулем машины, в которой они уехали, были седые бакенбарды.

Гудмен сделал пометку в блокноте и пролистал предыдущие страницы.

— Вы раньше не говорили про бакенбарды?

Скотт напряг память. Может быть, он уже вспоминал про эти бакенбарды?

— Я раньше их не помнил. Вспомнил только сейчас.

Гудмен лихорадочно записывал, но чем быстрее он писал, тем больше Скотт сомневался.

— Как вы думаете, я их действительно видел или придумал?

— Пока не думайте об этом. Не старайтесь себя перепроверить. Просто рассказывайте, что вспомнилось.

Он ясно помнил, что видел.

— Когда я услышал сирены, он повернулся к стрелкам и приподнял маску.

— На нем была такая же маска?

Пятерых стрелков Скотт всегда описывал одинаково.

— Да, черная вязаная лыжная маска. Он чуть приподнял ее, и я увидел седые бакенбарды. Длинные, вот досюда. — Скотт коснулся щеки чуть ниже мочки уха.

— Волосы?

— Только бакенбарды. Он лишь слегка приподнял маску, но бакенбарды были видны. Я выдумываю?

Скотт читал об искусственно внушенных воспоминаниях и воспоминаниях, открывшихся под гипнозом. К таким воспоминаниям относились с подозрением, и лос-анджелесские окружные прокуроры их не жаловали, ибо их легко опровергнуть: они вызывают понятные сомнения.

Гудмен заложил блокнот ручкой и закрыл.

— Почему вы на это соглашаетесь?

Скотт не любил, когда Гудмен проделывал с ним эти свои психиатрические штучки, задавая одни и те же вопросы и следя, как изменяются ответы, но Скотт ходил к нему уже семь месяцев и привык выполнять это упражнение, пусть и неохотно.

Скотт очнулся через два дня после перестрелки, ясно помня события той ночи. В течение трех недель интенсивных допросов детективами отдела особо тяжких преступлений Скотт старательно описывал пятерых стрелков, но не мог дать ни одной детали для их опознания. Все пятеро были в масках, в перчатках и одеты с ног до головы. Скотт не мог сказать, какого цвета у них были глаза, волосы, кожа. Ни в «кенворте», ни в «гран-торино», который бросили в восьми кварталах, не обнаружили никаких отпечатков пальцев или образцов ДНК. Несмотря на то что этим делом занималась группа лучших детективов, подозреваемых не было, и расследование зашло в тупик.

Девять месяцев и шестнадцать дней после того, как в Скотта Джеймса стреляли, а Стефани Андерс убили, преступники оставались на свободе.

Скотт посмотрел на Гудмена.

— Затем, что я хочу помочь. Мне нужно сознавать, что я хоть что-то делаю для поимки этих ублюдков.

Затем, что я жив, а Стефани погибла.

Гудмен улыбнулся.

— Не нужно думать, что вы что-то выдумали. Основные события той ночи вы описываете одинаково с самого начала, с момента разговора со Стефани: модели машин, то, как стояли стрелки и куда стреляли. Все, что можно было подтвердить, было подтверждено, но в ту ночь столько всего случилось, притом под таким невероятным напряжением, что какие-то незначительные детали из памяти выпадают — мы склонны их терять. Во время первой процедуры вы вспомнили про гильзы. А о том, что сначала услышали шум двигателя «кенворта», а потом уже увидели грузовик, вы вспомнили лишь на четвертом сеансе.

Скотт не мог не признать, что слова Гудмена имеют смысл. Действительно, до первого сеанса он не вспоминал, как блестели гильзы, дугой вылетавшие из автомата толстяка, а до четвертого — как услышал рев грузовика.