Владимир Цмыг - Оборотень

Не теряя времени, Яна стащила с неё халатик, из правой груди осторожно вытащила иголочку, кинула в унитаз и спустила воду. С острой болью в сердце она отметила на бедрах бесчувственной хозяйки не смытые следы любви… Ревность была настолько пронзительна и жгуча, что она долго не в силах была подняться с пола. Такой душевной боли она не испытывала никогда!

Перебросив руки жертвы через край ванны, взяв за ноги, она перевалила тело. Нервно, жадно затягиваясь сигаретой, ждала, когда ванна наполнится водой. Утопив голову ненавистной соперницы, дождалась того времени, когда пузырьки воздуха изо рта перестали лопаться на поверхности…

Утром, сделав макияж, ушла Александра, Яна знала куда… Зажигалку ещё вчера она вернула на место. Злорадные, торжествующие огоньки горели в её глазах.

… Очень скоро вернулась Александра, хмурая, неразговорчивая. На вопросительный взгляд подруги мрачно проронила:

— Никто не берёт трубку и к двери не подходит.

— Значит, что–то непредвиденное заставило её выйти на время из квартиры. Ты не волнуйся, милая… — девушка ласково погладила щеку Александры. Та подозрительно посмотрела на неё: слишком уж весела и суетлива. Но надо рвать когти, слишком здесь жареным пахнет! Тем более этой ночью опять приснился тот паскудный сон, мучивший его столько лет… Сдерживая спазм тошноты, в темноте она долго размышляла над этим. Почему сон вернулся, ведь утолив ненависть, она должна навсегда избавиться от него! Незнамо откуда исходящая опасность пересилила страсть к Марине.

— Позвонишь ей по дороге. — Яна попыталась успокоить подругу, когда они садились в машину.

Поздно вечером они съехали с шоссе, среди кустов и деревьев решив сделать привал.

…Свернувшись в калачик, укрытая курткой, на заднем сиденье тихо посапывала Яна. Где–то за деревьями глухо бормотала река.

Ущербная луна бледно–желтым светом, заливала лес, тускло мерцала на капоте джипа. Сон, мучивший его столько лет, не выходил из головы. Опять та же колбасина человеческого дерьма на дне ведра, наполненного прозрачной водой, которую он должен пить! Видать, что–то случилось непредвиденное, Шуляк впервые пожалел, что не замочил врага.

Стремясь отвлечься от тягостных дум, он включил приемник, настроился на УКВ, стал слушать музыку. «Музыка дана для выражения того, что не может выразить слово. В этом смысле она вполне человечна, она обратная сторона речи», — вдруг подумал он, и усмехнулся от этой зауми, неожиданно родившейся в его сознании…

Потом диктор на белорусском начал читать новости. В конце Шуляк услышал то, чего в глубине души уже готовился услышать — он верил своему вещему сну… «Разыскивается по подозрению в убийстве Шуляк Александр Петрович, двадцати шести лет, Яна Ивановна Ребковец, которая подозревается в соучастии в преступлениях. Их приметы…»

Александр щёлкнул выключателем, кривая усмешка исказила красивое лицо. Важняк оказался намного ловчее и проворнее, нежели он предполагал! Сука, сумел–таки два дела связать в одно и обобщить! Видать, опер нашёл Беспалого, тот всё и прояснил. А всё сучья гантель!.. Нельзя одним способом мочить двоих, с медичкой надо было что–то другое, ведь есть зажигалка Упыря. Пожалел иглы, решил оставить для более важной операции! Теперь он, как волк, обложенный красными флажками! К счастью, ни у кого нет его фотографий, лишь у бабки фотка в десятилетнем возрасте.

А фотоателье! Ведь у рыжего пленка непременно осталась! Придётся наведаться в проклятый город… Яна теперь большая помеха, с нею его могут взять быстрее. Раньше он всегда работал один, поэтому не попадался.

К проблемам Шуляк не подходил с множеством теорий, идей, мыслей, он всегда разрубал гордиев узел, это давало преимущество в уходе от потенциальной опасности.

Из кармана куртки вытащив зажигалку, он наклонился над спящей, с сожалением глядя в беззащитное во сне лицо девушки. Впервые он обрёл настоящего, преданного, любящего друга, с которым так не хотелось расставаться. Но была ещё Марина.

Спящая чуть вздрогнула, когда иголочка вошла в её шею…

Треща ветками орешника и горько пахнувшей черёмухи, с телом девушки он выбрался на маленькую поляну. Где–то глухо гукала ночная птица. Под обрывистым берегом, мерцая, медленно ворочался омут.

Веревкой Оборотень туго обмотал талию девушки, куртку набил галькой, вторая петля затянула ворот — получился мешок с камнями. Он хорошо знал, что на второй–третий день гнилостные газы, скопившиеся в теле утопленника, поднимают его на поверхность. Тяжёлый труп с оглушительным плеском ушёл на дно, лишь широкие, разбегающиеся круги ещё некоторое время напоминали о нём. В тяжелом раздумье Шуляк минут десять, не обращая внимания на комаров, постоял на берегу, глядя в чёрную воду. Раньше под свои преступления он никогда не подводил какую–то теоретическую базу, так как вообще не думал о них, как бы навсегда вычеркивая из сознания. Но теперь он знал, Яна долго будет напоминать о себе…