Владимир Безымянный - Русское видео

Филя говорил складно, словно строки на бумагу укладывал. Ни дать, ни взять живой бестселлер гуляет по камере, подымается на оправку… Бестселлер… А ведь не вчера мне эта мысль в голову пришла. И вообще задолго до этой дурацкой отсидки. Да только о чем писать? О своей куцей жизнишке? А тут Филя — во всех отношениях вариант беспроигрышный. Если и не получится с романом, то уж хорошее отношение Крикова мне обеспечено. А это значило в тюрьме немало, почти все. На фундаменте дружбы с «авторитетом» можно многое построить. Конечно, в рамках дозволенного, если не делать глупостей. И чем черт не шутит — может, это и есть мой шанс на свободе. Времени для сомнений не оставалось. Тут еще подошла моя очередь выносить мусорную урну: от позорной повинности были освобождены только воры. Ох, как не хотелось, а что поделаешь: закон. Могут и головой в ту же урну сунуть. Но и слишком спешить не годится, всегда есть опасность позволить сесть себе на шею. От урны две ступеньки до дна… Переговорить с Криковым — вопрос считанных минут, и дело решилось, как я и надеялся. Филимон моментально сообразил, что в случае удачи это и для него шанс выкарабкаться из до смерти опротивевшего блатного болота. Уважение жулья вовсе не означало материального благополучия, а на шестом десятке человека тянет к стабильности. Прожив всю жизнь в воровском мире, где нарушение слова всегда чревато серьезными, порой и летальными осложнениями, Криков ни на минуту не допускал, что я попытаюсь его обмануть. Пока сидел в камере, я и сам об этом не думал. Для начала пусть хоть один из нас отсюда выйдет. А там видно будет. Кстати, это еще вилами по воде писано, что из рассказов ворюги может слепиться книга. То, что восемь лет назад на первом курсе я что-то пописывал в институтской многотиражке, пока меня через год с треском оттуда не вышибли, вовсе не означало, что сейчас непременно возникнет шедевр. Что-что, а к сонму непризнанных гениев и будущих нобелевских лауреатов я себя не причислял. В конце концов, не без пользы проведу время. Одним словом, мы начали. О таких мелочах, как запрещенные подследственным ручки и бумага, речи не было. С авторитетными арестантами администрация старалась не ссориться без серьезных причин. Оперу, конечно, «стучали» и об этом, но внешне все оставалось спокойно. Адвокаты передавали моим сокамерникам бумагу и стержни, так что о технической стороне можно было не беспокоиться. Филя заливался соловьем, впрочем, стараясь, как всегда взвешивать свои слова. Особенно подробно он живописал структуру и уловки наркобизнеса, услугами которого многие блатные пользовались, хотя и ненавидели прожорливых, не знающих слова «кредит» торгашей. Каждый из них рассматривался в блатном мире как дойная корова, и Филя, не скупившийся на подробности, у какой-то черты всегда останавливался. Как доблестный разведчик — не все еще можно поведать широкой общественности. Пару раз он терял бдительность, касаясь таких дел, которые еще находились у жуликов «в производстве», но сейчас же спохватывался.

Записи увлекли и меня, дни летели незаметно, повествование понемногу выравнивалось, приобретая стройность. Конечно я понимал необходимость профессиональной литературной обработки и очень в этом рассчитывал на своего дядю, брата матери, работающего на областном радио. Передо мной стояла радужная картинка — вот я приду к нему за советом, рецензией, а он уронит слезу от умиления на первых же страницах новоявленного шедевра и уже не выпустят рукописи из рук. Я и Филе прожужжал уши о дяде, чтобы лишний раз убедить его в серьезности своих намерений и реальности издания книги. Надо заметить что уж кем-кем, а бестолочью Филю считать было бы незаслуженно. Он отлично понимал: единственное, что представляет ценность в нашей рукописи — сама канва произведения, фасеты, а вовсе не их обработка, которая доступна любому мало-мальски грамотному щелкоперу. На то и существуют редакторы и прочие умельцы — не мне чета. Гонорар мы договорились делить пополам, а на обложке должны были фигурировать как соавторы. Помимо денег, издание книги моментально превращало Филю из гонимого в любом паспортном столе рецидивиста в интеллектуального гиганта, труженика пера. Как он смаковал воображаемую картину встречи с участковым, когда тот первым подобострастно откозыряет классику отечественного детектива!..

В общем, казалось, что солнышко светит веселее. И даже заглядывает в камеру. С благословения Фили перебрался на верхние нары к окну рядом с ним, и мы теперь целыми днями, погруженные в литературные заботы, валялись там, нарушая режим содержания.