Владимир Безымянный - Русское видео

Вспоминалась жизнь в Союзе, тоскливая пустота в карманах, бессилие перед шпаной. Сюда бы их!

И все же каждую весть оттуда впитывал с жадностью. Казалось бы — чего хорошего, а любопытно. Ностальгия не ностальгия, а есть все же что-то. А тут и живая весточка подоспела. Заславских в аэропорт Гриша встречать не поехал, но в доме принял. А когда Илья горделиво сообщил, что на счету у него больше двадцати тысяч, еще больше потеплел, забыл старые обиды. Вызвал своего маклера, и в тот же день они справили новоселье.

Устраивались Заславские основательно. Учили язык в ульпане, по вечерам по очереди водили Анечку в клуб для детей олим. Не за бесплатным пирожным — ради общения. С отвращением Илья разглядывал дышащие тупым усердием лица соседей по кварталу. Но в чем-то и завидовал им. Привезенные деньги неудержимо таяли. А те, кто приехал «пустышками», понемногу, но уверенно подкапливали шекели, отказывая себе в земных радостях.

Илья же работу найти пока не мог. Намекал Грише, но тот — важная персона, вечно занят. А первая заповедь для олим гласила: «Не унывай, будь жизнерадостен и процветай». Даже если твои дела совсем плохи. Неудачники обречены, их сторонятся, о них просто забывают. Работай локтями, прорывайся в первые ряды. Иной раз приходилось завидовать даже ветеранам войны, инвалидам. Не говоря уже об узниках какого-либо концлагеря. В отличие от преемников Сталина, администрация объединенной Германии исправно переводила им приличную пенсию-компенсацию в самой уважаемой валюте мира.

Как Илья не усердствовал, приблизиться к некогда столь презираемому Фишбейну ему не удавалось. В редкие встречи Гриша традиционно ссылался на массу дел и бурчал что-то вроде «увидимся позже». А между тем за три месяца кошелек Заславских совсем отощал. Тоже мне, старый друг называется (Илья так считал уже почти искренне)!

Жидкая тень деревьев не спасала — улицы были раскалены, как духовые печи. Ветер горяч и влажен, его можно пощупать. Но и в эту невероятную жарищу лучше кондиционера взбадривало сознание того, что близки перемены к лучшему.

Эйфория у Заславских миновала далее быстрее, чем обычно у олим. Разумеется, их здесь ждали, как и всех прочих. Старались сделать адаптацию менее болезненной, создавали условия. Но это все относилось к тем, кто собирался работать руками. А заниматься физическим трудом Илья как раз и не намеревался. Работа — дело других, его занятие — стричь.

Наконец-то Гриша отозвался на настойчивость Ильи. Смилостивился, не бросил «приятеля» в одиночку барахтаться в бурных житейских волнах Иерусалима. Поддержка Фишбейна к тому времени уже кое-что значила, хотя и официально Нельсон еще не объявил его своим преемником. В этом, однако, мало кто сомневался.

Бизнес — вот его дело, но не торчать же у обочины дороги с лотком апельсинов или плоских лепешек-питы, — думал Илья. А до торговли американскими автомобилями или чем-то не менее пристойным нос пока не дорос. Денег для крупного дела банк не даст, и будет прав. Израиль нуждается прежде всего в мозолистых рабочих руках. Предпринимателей — в избытке. Больше разве что писателей и всякой журналистской братии.

Щупальцы одноглазого Нельсона простирались и в легальный бизнес. Именно поэтому в весьма короткий срок Гриша «сосватал» для Ильи лавку плетеной мебели того же старого Бельфера, которая располагалась под рукой, за углом. Торговать почти по-домашнему — милое дело. Невелик Израиль — полоска земли между Средиземным морем и рекой Иордан, а все же лучше сидеть дома, чем мотаться в разъездах. Не говоря уже о путешествиях на Западный берег, за «зеленую линию». Туда Илью и вовсе не тянуло. Да и товар ходовой. Легкий, современного дизайна, отменно подходящий к жаркому климату.

О том, что за помощь с Гришей придется рассчитываться, сейчас думать не хотелось. Хоть убей, не воспринимал его Илья как мафиози, еще и с положением. Однако все говорило об этом, даже покорное согласие бывшего владельца лавки расстаться с ней.

Хотя, тут было наверняка и другое. Бельфер исправно платил дань, а к таким людям мафия относилась бережно, с уважением. Расстаться с лавкой его, как это фантастически ни звучит, заставила иракская ракета, накрывшая шлейфом осколков домик его бывшей жены на другом конце города. Погибли жена и младшая дочь. Раздавленный горем, Бельфер решил уйти на покой и перебраться в религиозный квартал. Черные широкополые шляпы и длинные, до колен, кафтаны, не знавшие бритвы бороды разной степени седины и шоколадные трубочки завитых пейсов — все это будило в нем ностальгические воспоминания и обещало покойную, целомудренную старость, посвященную общению с мудрыми и достойными людьми. Какой суетой теперь казалась эта беготня за каждым шекелем, налоги рэкетирам, трусливое подторговывание марихуаной…