Иван Любенко - Босиком по 90-м

Он не пришел.

И долго не хотелось верить в то, что его обманули.

Последняя надежда на упавшие с неба деньги испарилась вместе с настоятельной просьбой охранника освободить прилавок:

– Рынок закрывается, дядя. Понурив голову, с трудом передвигая ватные ноги, горе-продавец почти волочил по земле две сумки купленного втридорога товара, и, казалось, само его сердце чувствовало легкость осиротевшего от купюр бумажника. Зло было наказано. Альберт Клейст остался доволен и уже точно знал, кто будет следующей жертвой.

В общем, Алик так бы и промышлял по мелочам, если бы не устроился экспедитором на красноленинский мясокомбинат, а в неурочное время не занимался бы со мной антиквариатом.

Ленка не обманула. Ключ от седьмой квартиры лежал в почтовом ящике. Он легко вонзился в стальное сердце замка и провернулся дважды. Дверь противно скрипнула, будто куском пенопласта провели по стеклу, и от этого предательского звука я невольно вздрогнул.

Войдя в комнату через небольшой коридор, мы с Аликом остолбенели. Казалось, что машина времени перенесла нас лет на восемьдесят назад, во времена разудалых купцов и надменных присяжных поверенных.

Здесь всё было не так, как в наших квартирах. Даже запах стоял какой-то особенный, благородный. Так обычно пахнет в библиотеках и музеях. Хозяин комнаты, очевидно, скупал на блошиных рынках всё, что относилось ко времени позднего Чехова.

В книжном шкафу мне попалась на глаза фотографическая карточка. На ней был запечатлён уже немолодой казачий генерал с открытым и мужественным лицом. Ведомый неясным желанием, я открыл стеклянную дверцу, взял фотографию и прочёл на обороте: « Ст. сов. М. Н. Воротынцеву на добрую память 17.11.19 г .». «Так, фамилия Деда Воротынцев – мысленно рассудил я. – Только странно: старик умер в 95 лет, сейчас 1994, следовательно, он родился в 1899 году. Стало быть, в 1919 ему было всего двадцать лет, и статским советником он никак не мог быть… Тогда как всё это понимать?».

Все четыре стены были увешаны картинами разных размеров. Особенно меня поразила одна, написанная маслом. Я стоял перед ней как завороженный. На тёмной поверхности холста была изображена открытая, примерно посередине, книга. На её страницах лежали забытые кем-то золотые карманные часы с длинной, свисающей вниз цепочкой. Догорающая свеча в бронзовом подсвечнике бросала тусклый свет на фолиант. Из толстого среза страниц выглядывало оставленное, ещё в самом начале, ляссé. «Так и наша жизнь, – подумал я. – Прожив её, успеваем узнать, в лучшем случае, половину того, что могли бы. А всё потому, что бездарно и расточительно тратим отпущенное судьбой время».

– Вот это стол, Валера, смотри! – воскликнул Алик.

Да, письменный стол был, действительно, уникален. Рабочая поверхность, обтянутая зелёной материей, так и располагала к тому, чтобы за ним работать. Справа стояла лампа с зелёным абажуром. Слева – пресс-папье с бронзовой ручкой, письменный прибор с двумя чернильницами и подставкой для перьевых ручек. Таковых я насчитал целых четыре. Тут же – спиртовая свеча с вставленным в специальное приспособление коробком спичек и костяной нож для разрезания книг в виде меча в ножнах.

Я открыл ящик стола – прямо на меня смотрела дорогая записная книжка в кожаном переплёте с золотым срезом. Я взял её и начал листать. Все страницы были испещрены какими-то датами. Причём некоторые из них относились к концу девятнадцатого и началу двадцатого века. Напротив каждой из них стояли галочки. Вдруг со двора донёсся звук подъехавшей машины. Алик посмотрел в окно и воскликнул:

– Смываемся! Наверное, участковый с домоуправшей приехали. Квартиру будут опечатывать.

Повинуясь какому-то внутреннему чувству, я сунул записную книжку в карман и только потом побежал к дверям. Мы едва успели выскочить из квартиры и спуститься по ступенькам, как у входной двери нам путь преградила весьма неприятная парочка из тощего, как пожарный рукав, милиционера и безобразной тётки лет пятидесяти, с талией, равной диаметру нашего тысячелетнего дуба, под которым, по преданью сидели и Пушкин, и Лермонтов.

– А вы к кому ходили? – вдруг осведомилась толстуха, искоса поглядывая на стража порядка.

– К Хорошиловым, в восьмую. Только их нет. А что? – в свою очередь спросил Алик.

– Да нет, ничего, – ответил лейтенант. – Это мы так, на всякий случай. Домушники наглеют. Время сами знаете, какое…Да и старик из седьмой умер. Квартира осталась бесхозной.