Георгий Айдинов - Неотвратимость

МНЕ НЕ СТРАШНО…

СМЕРТЬ И ГОРЕ ОБЪЯВЛЯЮ Я ВРАГАМИ

И ДРУЗЬЯМИ ОБЪЯВЛЯЮ ЖИЗНЬ И СЧАСТЬЕ

Нет в Москве хуже поры, нежели предзимье. С совсем ненужной уже щедростью небо отдает влагу, сбереженную летом. Сверху то сыплет и сыплет изморось пополам с мельчайшей снежной крупой, то слоями опускается густой белесый туман и опадает мириадами ледяных капелек. Морозец прихватывает только по ночам. И днем поэтому под ногами прохожих, под колесами машин шипит, разлетается брызгами жидкая бурая кашица, метя все, на что попадает, жирными, с трудом отмываемыми кляксами. Сыро, зябко.

Когда садились в машину, Павел случайно оперся о крыло, и, пока ехали, сколько ни вытирал платком руку, она все равно казалась грязной и почему-то отдавала креозотом. Едкий этот запах был памятен Павлу с детства. Неведомыми путями ведро с креозотом оказалось на пути бегущего мальчишки, и долго потом ни от волос, ни от одежды ничем нельзя было отбить въедливый запах.

Возле станции метро машина свернула в переулок и остановилась около здания, на стене которого отчетливо светился красный прямоугольник вывески отделения милиции.

— По-умному устроились, бандюги, — тихо, на ухо товарищу, проговорил Сергей Шлыков. — Смотри-ка, — глазами показал он Павлу, — совсем рядом с милицией наладили себе явку.

Группа оперативников МУРа прошла в отделение. В кабинете начальника еще раз обговорили, казалось, все, что могло обеспечить успех засады: систему сигнализации, как и когда забирать возможных «гостей», какие меры принимать, чтобы ни один не ушел, если возникнут случаем непредвиденные обстоятельства.

Из милиции во двор вышли через черный ход, по одному. Вдали темнел длинный трехэтажный флигель. Света в окнах не было, только откуда-то снизу, будто из-под земли, сочился тусклый тонкий луч. Ощупью, по скользким, избитым ступенькам спустились в подвал. В тишине оглушающе громко провизжали петли открываемой двери. Впереди — длинный, узкий, казалось нигде не кончавшийся, коридор. На самом деле он даже имел другой выход — в парадный подъезд здания, к которому примыкал флигель. Фасадом своим дом тот глядел на широкую соседнюю магистраль. И хотя можно было предполагать, что преступники или их соучастники (если они, конечно, появятся!) скорее пойдут через погруженный во тьму двор, нежели со стороны оживленной даже в ночное время, хорошо освещенной улицы, но и там, по плану засады, должны были скрытно дежурить сотрудники розыска. В их задачу также входило незаметно переправлять задержанных в отделение милиции и выяснять их личность.

А со стороны двора между тем оперативники осторожно продвинулись почти до середины коридора. Висевшая там слабая и запыленная лампочка почти совсем не давала света, и уже в нескольких метрах от нее все опять тонуло во мраке. Кап… Кап… Кап… Эхо гулко разносило в пустоте удары капель о металлическую поверхность раковины — этот неисправный кран станет потом для Павла своеобразным метрономом.

— Все. Дальше идут только четверо, — шепотом скомандовал Петя Кулешов. — Остальные — на свои посты, как намечено.

Петя — старший не только по опыту и возрасту и не только потому, что так решило начальство. Рослого этого, ладного парня, очень спокойного, даже слегка флегматичного на вид, с круглым вечно красным лицом, не то обветренным, не то просто здоровье играло, с маленькими добродушными глазками и крупным, толстогубым ртом — парня этого в МУРе знали многие. Мало того, что природа наделила его редкой силой. Но «дядя», как ласково величали Петра товарищи, умел еще и разумно пользоваться своей силой.

— Я за Петром даже внутрь атомного реактора, не мигнув, отправлюсь, — самым серьезным образом уверял Валерка Венедиктов. — Бетонная стена как защита ничто по сравнению с нашим Кулешовым.

И сейчас Венедиктов, тоже круглолицый, светлый блондин, тоже крупный, только в костях потоньше, шел за товарищем, нимало не беспокоясь о том, что ждало их впереди.