Лариса Соболева - Ядовитый поцелуй

– А це хто? – задержавшись с двумя мисками у стола и глядя на девушку, спросила мать.

М-да, это вопрос, который он не предусмотрел. Привести в дом чужую женщину, да еще на попечение мамаши, которая неправильно истолкует его поступок, если сказать, что это просто бездомная дивчина, – непорядок. Чужая женщина может войти в дом мужчины только в одном качестве…

– Жена, – солгал он, не думая, к чему приведет эта ложь.

У мамаши затряслись губы, в глазах заискрились слезы – младшенький образумился. Она слова вымолвить не могла, лишь пригласила обоих жестом к столу. И четверть самогона выставила, и на стол собрала, что имелось в запасе, – все ради праздника. А потом подперла ладонью скулу, обтянутую морщинистой кожей, да любовалась невесткой и сыном. Катя ела, давясь и стесняясь своего аппетита.

– Тебя не кормили? – поинтересовался Яуров, когда мамаша, вспомнив, что у нее еще и кусок кровяной колбасы остался, побежала за ней.

Катя отрицательно мотнула головой, ведь рот был занят, и покраснела, смутившись. Да, ей забывали принести еду, а воду она нашла в бочке, ею и питалась. Вернулась мамаша, снова уселась, изучая невестку.

– Гарна, – дала она оценку и обратилась к сыну: – Из якой же станицы вона?

– Из какой ты станицы? – перебросил он вопрос Кате.

– Из… – еле проглотила кусок девушка. – Из Москвы.

– Из Москвы она, – сказал Яуров, наливая себе самогона. – Но это не станица, а город. Слыхали, мамаша?

– Ой, слыхала, – улыбалась старушка.

– Кто на хуторе? Белые или красные?

– Уси буллы, – млела мамаша. – А зараз никого нема. У суседей теж нема.

– А в Варениковской, Темрюке кто? Мы тут недалече.

– Ой, не знаю, сыночек… це ж далеко. А ты уж и не по-нашему балакаешь, зовсим другий стал. Кажуть, Милька твоя с офицерами гуляла… да тоби вона уж не надобна.

Много говорили. Мамаше не нравилось, что сын на стороне красных, ведь сначала власть их приняли на Кубани, а они что творить стали? Бросила упрек сыну: мог бы в память о погибшем брате не воевать на стороне красных, но тот отмалчивался, давая матери высказаться. Пожаловалась она и на его старшую сестру, которая с белым офицером сбежала, а куда – никто не знает. Но все разговоры – так, ее внимание было приковано к невестке, вдруг она спросила:

– Венчаны?

Еще один неожиданный вопрос, поставивший Яурова в тупик. Солгать на этот раз – не дай бог, мамаша прознает, будет скандал. Он отшутился:

– Нынче у нас все по-другому, без венчания…

До этого умиленное лицо матери вдруг стало строгим, она нахмурилась, голос ее приобрел стальной оттенок:

– Як же це так? Без венца? Ты чого учудив? Шо ж я людям казать буду? Так… – она поставила ладони на стол, оттопырив костлявые локти в стороны. – Завтрева повенчаетесь.

– Не могу, – сказал Яуров. – Мне до утра вернуться в отряд надо.

– Цыть! – неожиданно рявкнула мамаша и поднялась. – Хиба ж так можна? Дивчину привиз, жинкой назвав, а вона тоби и не жинка?

– Мамаша… – попробовал остановить ее сын.

– Цыть! – ударила она ладонью по столу, Яуров втянул голову в плечи.

Мамаша заменила им отца, потому слово ее было законом. Часто воспитывала детей затрещинами, даже старший брат побаивался ее, а точнее, уважал безмерно за внутреннюю силу, за крепкий характер. Но она недолго возмущалась, быстро подобрела:

– До утра, кажешь?

И откуда взялась у нее скорость – на вид ведь древняя. Мамаша ушла в другую комнату, оттуда доносилась возня. Тем временем Яуров косился на Катю, стесняясь суровости матери и того, что он у нее в подчинении, но девушка была занята только едой. Вышла мамаша, одетая в праздничную одежду, расстелила белый платочек на столе, на середину положила кусок сала, яичек, кровяную колбасу, хлеб и кринку кислого молока поставила, все завязала в узел, после указала гостям на дверь.

– Куда? – вытаращился Яуров.

– До попа. Вин вас зараз повенчае.

Только этого ему не хватало! Яуров резко встал, задел головой полку, упал на табурет и стал возражать:

– Мамаша, времени нет… Я привез тебе невестку, чтоб не одна ты здесь маялась, а мне пора…

– Матери перечить удумал? А ну, геть из хаты!

Мамаша с узелком шла впереди, Яуров с сонной Катей чуть сзади. Он был зол без меры, но спорить с необразованной матерью, которая не понимала новых порядков, – себе дороже, все равно венчание ничего не значит, потому что бога нет.