Фридрих Незнанский - Казаки-разбойники

– Не возьму, – твердо заявила Ирина. – Когда я дома, только о Шурике и думаю. А здесь погружусь в работу, хоть отвлекусь. Кстати, психологический портрет «Лесоруба» уже почти готов.

– Ну и молодец. Давай заканчивай. Как только завершишь – свистни мне.

Щеткин вышел с чувством исполненного долга. Хоть и маленькую, но утешительную информацию Ирине он принес. Турецкий пропал не бесследно, кое-какие следы за собой он оставляет. Хоть есть за что зацепиться. Все-таки алкоголь не всегда враг человеку. Если бы Александр Борисович не напился, никто бы его не запомнил. И ищи ветра в поле!

За долгую жизнь опера Турецкому сотни раз приходилось и в засаде сидеть, и скрываться от преследователей, слыша их голоса чуть ли не в двух шагах от себя. Можно было бы и привыкнуть к экстремальным ситуациям, но сердце каждый раз колотилось так, как будто готово было выпрыгнуть из груди. И ведь не страх заставлял сжаться и обливаться потом, а элементарная биология. Никуда от нее не деться. Вот и сейчас – сердце колотится где-то у самого горла, пальцы непроизвольно сжались в кулаки оттого, что опасность грозит не только ему, но и хозяевам дома, ни в чем не повинным людям, всего навсего давшим ему приют. Правда, не только приют. Они спасают его жизнь. Жизнь человека, которого впервые видят, но поверили ему, хотя знают, что в глазах и милиции, и казаков он опасный преступник.

Турецкий затаился на чердаке, куда спровадил его хозяин дома, приказав Лене отвести гостя подальше от глаз незваных гостей. Он прислушивался к пьяным крикам казаков и возне у двери Володиного дома, приникнув к крохотному пыльному окошку, и пытался разглядеть в темноте, что происходит во дворе.

В лунном свете четко вырисовывались черные фигуры в казачьих формах. Турецкий машинально пересчитал их – ничего себе, аж семеро пришли по его душу. Здорово он допек местные власти. Не успели менты отвалить, тут как тут казаки прискакали, словно в очереди стояли. Интересно, почему они выбирают один и тот же объект для проверки? Видно, Володя у них на особом счету, коль окружили дом и уверенно требуют открыть дверь.

– Давай отчиняй! – вопил кто-то хриплым пьяным голосом. – Никто сегодня спать не будет, мать вашу!

Все при оружии, агрессивные, будто и в самом деле станица на военном положении, а охотятся они за матерым преступником, оставившим за собой страшный кровавый след. А ведь и на самом деле тянется за Турецким кровавый след. Тот перепуганный дядька, с которым столкнулся Турецкий в чужом дворе, наверняка описал всю страшную картину убийства, хотя видел только окровавленного Олежку на руках незнакомца. Остальное домыслил сам да еще и приукрасил…

– Сукодеи! Вражины! Бэмби убили! Сдохну, а тому гаду его ж кишки покажу! – надрывался под дверью какой-то особенно лютый казак. В темноте не было видно, кому принадлежит этот истеричный голос, но представлялся некто невысокого роста астенического телосложения, вертлявый и наглый.

Упоминание имени Бэмби прояснило всю картину. Наконец все сложилось. Как картинка, которую надо сложить из перепутанных деталей пазла. Теперь понятно, почему в охоте за Турецким решили поучаствовать и казаки. Менты обозлились на Турецкого, потому что он сбежал среди бела дня у них под носом да еще коня начальника милиции экспроприировал. Рыскали, искали по всей округе и наконец напали на след. Да вот потеряли его и убрались восвояси. А казаки, выходит, считают, что он убил Бэмби. А Олежка Бэмби ведь брат их атамана, или кто он там у них – этот Куренной. Самого что-то не видно. Послал своих подчиненных разыскивать кровного врага…Хоть орали все разом, Турецкий вполне различал отдельные выкрики нежданных гостей.

– Отчиняй! Отчиняй, мусор! Я сейчас двери буду ломать! – донесся взвизгливый истеричный голос того самого казака. – Братаны! Сколько ждать еще будем? Давай все навалимся!

– Нехай сам выходит, – пробасил кто-то. – Не глухой же он, чуе, шо мы тут под дверью…

Самый длинный из них раздвинул руками столпившихся у двери казаков и вмешался в общий галдеж. И хотя по его голосу Турецкий понял, что этот здоровяк уже хорошенько принял на грудь, рассуждал он весьма здраво.

– Остынь! Ничего не ломать тут! Володя, открой – это Дима!

Дверь скрипнула и отворилась. Крупная фигура Володи появилась перед толпой. Дверь он закрыл не сразуё и на фоне освещенного квадрата дверного проема его фигура выглядела внушительно, хотя он и был на полголовы ниже длинного. Расставив ноги и скрестив руки на груди, Володя сурово пробасил: