Людмила Прошак - И посетителя посетила смерть. Книга II. Другая чаша

9

Московское великое княжество,

в устье Вычегды,

в год 6918 месяца страдника в 20-й день,

после шестого часа

Знак на пути к Золотой бабе?

Когда Отто ушёл и унёс с собой карту, Пашутка принялся изучать сосну, так впечатлившую немца. Чуть выше уровня человеческого роста на голом стволе тянулся длинный затёс, на котором виднелся глубокий как клеймо знак. Мало того, приглядевшись, он заметил на ветвях светло-серый скруток. Эта сосна – чьё-то поминальное дерево, а береста – остаток той, что покрывали покойника? Пашутка знал только одного человека, который умер тут.

10

Воспоминания

пошлого купца Павла Васильевича Дуркуя

о событиях 6893 года

Бориско лежал, а я поначалу даже перевязывал его раны. Но какая за это благодарность? Мальчишка отказывался открыть мне, как выглядит тот знак, который оставлял его дед на своем пути к Зарни Ань. Согласитесь, кусок хлеба нужно заслужить, и я им делился с мальчишкой, как суровый в своей правоте отец. Мне было горько видеть его упрямство, с каким он твердил, умирая с голоду: «Не знаю.. ничего не знаю…»

Пашутка впал в оторопь. Ему не терпелось бежать прочь от непрошенного видения. Не говоря уже о том, что он не испытывал желания столкнуться нос в нос и с рыжим монахом, и с кем бы то ни было из ушкуйников. Но, его как магнитом притягивала карта, которую он заприметил у немца. Что если там отмечен путь к Золотой Бабе? У Пашутки вспотели ладони. Если бы карта была его, он бы затвердил её и сжёг. Понянчив в ладони кресало, он аккуратно хихикнул. («Именно так я и поступлю, как только карта окажется у меня…»)

11

Московское великое княжество,

в устье Вычегды,

в год 6918 месяца страдника в 21-й день,

до утрени

Череп галерного каторжника. И здесь топор!

Холодный, бодрый рассвет готовился встать над тайгой. Озябший Отто хмуро брёл по щиколотку в тумане к реке. Споткнувшись о полено, он подумал было, что сошёл с тропинки, но нет: оно было аккурат посередине.

– Zum Donnerwetter noch einmal in der Fruhe! 8 8 Чёрт бы побрал ещё одно утро! (нем.). – выбранившись, Отто от швырнул полено и, прихрамывая, продолжил свой путь. Он не любил утро по привычке. Ведь на корабле день начинался с вычерпывания воды и приборки. В любое ненастье матрос обязан, закатав штаны, босиком шлёпать по ледяной воде, отдраивая палубу, поэтому сейчас ничто не заставит Отто окунуться. Зачерпнув воду в пригоршню, плеснул на бородатое лицо. («Dem Reinen ist alles rein!» 9 9 Дословный перевод: для чистоты всё чисто (нем.). ) Потрогал ёжик на голове и поморщился: теперь нельзя сказать – лысый, как череп галерного каторжника. Сняв с себя куртку и, пристроив на камень сосудец для разбалтывания мыла, взялся за бритвенный нож, а подкравшийся к нему из-за спины человек – за топор с длинной рукояткой…

Власий открыл глаза и осторожно высвободил руку, за которую и во сне держалась Анка. Костёр догорел, еловый ствол обуглился и покрылся как мхом пушистым слоем золы.. Что-то было не так, но что именно кормчий спросонок не мог понять. Так и есть! Ещё с ночи, помочившись на полено с особым заговором, положил его поперёк дорожки, заперев ночлег от всякой нечисти, а теперь полено исчезло. Власий припустил к реке. Как оказалось, не зря. На валуне лежал человек. Свесившиеся руки не сопротивлялись течению реки.

– Отто! – кормчий, подсунув ладонь, приподнял голову: немец застонал.

– Живой! – обрадовался Власий, взваливая его на плечи.

Всполошившиеся ушкуйники кинулись врассыпную кто в парму, кто к реке – искать обидчика. Власий и Анка хлопотали над раненым.

– Обухом били, посему убивать не мыслили? – поскрёб в затылке Кирилл.

– А шут его знает, наши вообще исподтишка никого не тронут. В пьяной драке – известное дело, всякое бывает, а чтобы вот так, из-за спины красться..

– Но ведь и в лесу кроме нас ни души, – возразил Кирилл и тут же вспомнил взгляд на него самого из ельника. – А может, зверь?

– Окстись, батюшка, на берегу топор валяется.

Отто, не забывая тихо постанывать, мучительно соображал: что безопаснее – сказаться впавшим в беспамятство или признаться, что ему уже лучше? Лихорадочно метущейся рукой он ощупал себя самого и ложе, – куртки не было. Тогда он зашептал в последней надежде сначала тихо, затем всё требовательнее:

– Es ist kalt! Холодно, очень холодно!

Сидевшая рядом с ним Анка укрыла его шкурой. Она была затвердевшей и дурно пахла рыбой, но не это огорчило Отто. Напряженно сведя брови, он пытался вспомнить, кто и когда мог видеть у него эту карту. («Я доставал её, когда сличал с отметкой на дереве, но рядом со мной никого не было…»)