Алексей и Ольга Ракитины - Маятник

В дверь постучали и тут же бодро вошёл вошел младший чин, с явным намерением что-то сказать приставу Рейзину. Тот зашипел на подчинённого:

– П-т-с…! Ну-ка, за дверь!

Полицейский тут же шмыгнул обратно.

– Далее, – Сакс задумался, – очень бы хотелось кое-что прознать о прошлой жизни Ивана Ивановича Мироновича. Это уже к Вам, Агафон, – следователь посмотрел на Иванова, – Вы у нас человек очень дотошный, недоверчивый, при всём том, собеседника к себе расположить умеете. Вам, как говорится, и туз в манжете. Поищите… Служебный формуляр, конечно, документ интересный, но мне требуется нечто… м-м… выходящее за рамки формуляра. Понимаете меня?

– Так точно-с, г-н следователь, – отозвался Иванов, – Постараюсь сделать всё в лучшем виде.

– От помощников пристава я хотел бы сегодня, чтобы они доставили мне Мироновича. Скажем, к шестнадцати часам. Мы устроим ему маленькое освидетельствование, для чего пригласим и полицейского врача. Так что Мироновича доставьте в полицейскую часть, но о цели посещения, разумеется, ничего не говорите.

Дронов и Чернавин синхронно кивнули. Получилось это несколько комично, так что следователю пришлось пожевать губы, дабы не улыбнуться:

– И напоследок: нам противостоит умный преступник. Если это действительно Миронович, то нельзя забывать, что он служил в полиции, стало быть, является тёртым калачом. Он знает методы работы следствия уже в пореформенное время. Это ведь до 1864 г. разоблачение убийцы базировалось в основном на поличном и сознании, а после реформы 64-го года теория уголовного процесса получила заметное развитие. Миронович имеет представление о доказательной базе – уликах, алиби и прочих важных моментах. Свои знания он будет использовать для запутывания следствия, направления всех нас на ложный след. Поэтому, господа, настройтесь на тщательную работу, чтоб ничего не упустить, чтоб комар носа за нами не подточил. Приступайте!

Войдя во двор дома №57 по Невскому проспекту, Викентий Александрович Черняк поймал себя на странном ощущении – будто знает этот двор давным-давно, прожил тут полжизни, сроднился с ним, и двор надоел ему до отвращения, до желудочного спазма. Смешанный запах тушеной брюквы, щей, черных лестниц, кошек, мочи раздражал чувствительное обоняние молодого полицейского. Вообще, петербургские дворы-колодцы – совершенно уникальное явление столичной архитектуры, да и не только архитектуры – а и столичного быта в целом. Такой двор образовывался как бы внутри большого дома, вытянутого не только и не столько вдоль фешенебельного фасада, сколько вглубь квартала. Но если фасадная часть дома была изыскано украшена – там можно было видеть и высокие окна с узорчатыми наличниками, и вычурные пилястры на фальшивых колоннах, и изысканную лепнину, и парадный подъезд (а то и не один) с этаким необыкновенным узорчатым крыльцом и богатыми массивными дверями, то вид, открывавшийся внутри тесного двора-колодца отнюдь не радовал глаз. Стены без всяческих украшений, хорошо, если оштукатурены и штукатурка не осыпалась, а иной раз просто кирпичные; оконца небольшие, лестницы гораздо скромнее, а некоторые и просто «черные» – исключительно для прислуги богатых квартир. По этим черным лестницам выносились помои и сливали их прямо под дом в устроенный под такой лестницей колодец. В болотистом грунте, в условиях неглубокого залегания в дельте Невы горизонта почвенных вод эти нечистоты подвергались быстрому естественному рассасыванию, но запахи, витавшие на этих черных лестницах и волей-неволей проникавшие во двор-колодец, были таким же обязательным атрибутом этих дворов, как и постоянное отсутствие солнца на его дне, как золотушные дети, как невольное выставление обитателями своей жизни напоказ перед соседями. А куда скроешься от взыскательного глаза доброго соседа, если в твои окна глядят такие же окна и справа, и слева, и спереди, и сверху? Теснота позволяла разглядеть, что готовится у соседа на обед и какого цвета у соседской жены пеньюар под халатом.

Войдя во двор, Черняк попал в атмосферу ссоры, что происходила у самых ворот – дворник Иван Прокофьев выяснял с посторонним возницей, куда сгружать привезенную мебель – новёхонький комод красного дерева и железную кровать с шишечками. Вокруг столпились несколько человек «болельщиков», поддерживающих ту или другую сторону. Дело явно шло к доброй рукопашной: возница намеревался разгрузиться и уехать, оставив мебель под окнами заказчика, а Прокофьев запрещал оставлять имущество во дворе и желал видеть грузчиков, которых, разумеется, почему-то не было. Черняк из чисто мужского любопытства тоже остановился, но позади остальных – решил понаблюдать кто же кому и как даст в лоб. Можно сказать, что в эту минуту обычный обыватель победил в нём полицейского. Тут к нему сзади неслышно подошел старший дворник, Анисим Щёткин и тихо произнес: «Ваше благородие, Вы спрашивали жильца из 8-й квартиры, которого давеча днём не застали – так вот он стоит, Семен Константинов» – Анисим кивком указал на рослого дюжего мужика в косоворотке с деревянным ящиком с ручкой в руке, в каких обычно мастеровые носят свой инструмент.