Лариса Соболева - Рандеву с покойником

– Первую половину фразы убрать, – устало произнес Медведкин, ему тоже хотелось котлет и граммов сто водочки. – Не знаешь Ежова? Его только по шерсти можно гладить.

– И что получится? Цитирую: «Его можно понять – бюджет трещит по швам, Ежов вынужден прикинуться бедным родственником и попрошайничать». Вот теперь фразу наш Ежик воспримет как оскорбление. «Категоричен в требованиях» ему больше понравится, чем просто «попрошайка».

– Тогда долой всю фразу, – спрятал взгляд Медведкин и насупился, ведь редактор сто раз прав, но… есть обстоятельства.

– Полная абракадабра получится дальше, – занервничал тот.

– Да кто в смысл вчитывается? Лишь бы в статье ничего не было скользкого, двоякого. И запомни: никаких эпитетов, сравнений, метафор рядом с означенной фамилией. – Внутренний монолог не высказал вслух: «Мне два года до пенсии, а Ежов намерен возглавить администрацию. Они пинают под зад даже тех, кому год до пенсии, полгода, и плюют на законы». Затем устало пробормотал: – Я все сказал. Иди и убери.

Выйдя из редакции – а располагается она на тихой улочке, по которой в вечернюю пору делают променад проститутки да изредка автомобили ездят в поисках жриц любви, – Медведкин глубоко вдохнул свежего воздуха, в котором угадывалось приближение дождя, и снова про себя посетовал на положение в газете. Статьи писать некому, профессионалы разбрелись кто куда. Молодые люди, называющие себя журналистами, в основной своей массе без специального образования, но спеси у них по вагону на каждого. Профессиональная терминология сегодня все равно что нецензурщина или иностранный язык. Да, мельчают люди, общество, средства массовой информации. А чего ему стоит, каких сил держать газету на удобоваримом уровне? Сам пишет, правит, редактирует… один за всех… а все на одного! Но тут же Арнольд Арнольдович напомнил о собственной щепетильности: два года, всего два года. Однако невыносимо!

Тут его внимание привлек мужчина на противоположной стороне улицы. Не заметить его было нельзя – улица пуста, мужчина один. Внезапно нервы дернулись как от тока.

– Ким? Ким!

Мужчина, очевидно, услышал восклицание Медведкина, криво усмехнулся и двинулся неторопливо вдоль по улице. Опешивший Арнольд Арнольдович устремился за ним:

– Ким! Подожди! Ким, это ты?

Но Ким или человек, очень похожий на Кима, не оборачиваясь, ускорил шаг и свернул в переулок. За ним и Медведкин, но в растерянности остановился, оглядываясь по сторонам. Человек пропал! Скрылся во дворике? Арнольд Арнольдович, совсем не думая, а подчиняясь неизвестной силе, толкавшей вперед, почти на ощупь передвигался по запущенному дворику, похожему на итальянский, где лестницы и балконы оплетают стены вкруговую до самого верха. Из раскрытых окон неслись голоса, звуки работающих телевизоров. Медведкин искал глазами того, кто должен быть где-то здесь, повторяя вслух:

– Ким… где ты? Это ты… Ким?..

– Я, – услышал Арнольд Арнольдович за спиной очень отчетливо и близко и обернулся. В метре от него стоял Ким Рощин. Такой же, как при жизни. Почему как? Это живой Ким. Живой?! Только сейчас до Медведкина дошло, что Ким не может быть живым. Тогда кто перед ним?

– Это я, – сказал Ким или бес знает кто, шагнув к нему.

Он остановился совсем близко. Арнольд Арнольдович рассмотрел родимое пятно размером с копейку чуть ниже виска Рощина, две характерные морщины у губ, появившиеся достаточно рано, седые пряди, хотя Киму всего-то сорок пять лет… было. Или есть? Нет, он жив, ноздри раздувались, втягивая воздух, он дышал.

– Не может… быть… – выдавил потрясенно Медведкин.

– Может, – сказал Ким тихо.

И вдруг – пощечина! Это случилось так неожиданно. Медведкин пошатнулся, зажмурившись, его повело по инерции, так как пощечину Ким нанес от души. Сделав два шага в сторону, споткнулся и упал на доски, сваленные горой у стены. Больно. Больно так, что с минуту Арнольд Арнольдович сидел на досках неподвижно. Пощечина принесла не столько физическую боль, сколько душевную. Боль соединилась с обидой. Но не обида явилась причиной слез, выкатившихся из глаз, а личная вина, ожившая совесть. Из носа текла кровь. Медведкин утер ее рукавом пиджака, поднял глаза, чтобы сказать Киму: «Я давно этого ждал, еще до твоей смерти…» Кима след простыл. Арнольд Арнольдович выбежал на улицу – никого. Внезапно поднялся ветер. Он с силой гнул деревья, воздух наполнился озоном, сверкнула молния.

– Ким! – закричал Медведкин надрывно.