Юрий Теплов - Шахидки. Роман

– Конечно, нет, доча. Поживи на свежем воздухе, Попей парное молоко.

Ей показалось, что он расстроился. Юлька поспешила его успокоить:

– Тут же близко. Стану наведываться, чтобы проверить, варишь ты для себя или питаешься всухомятку. Так что кушай нормально.

Он шмыгнул носом. Она вдруг пронзительно поняла, что такие, как ее папа, так и не смогут вписаться в рыночную действительность. Эти люди слишком для нее хороши. Даже мама считала, что папа – талантливый теоретик, ему науку вперед двигать, а не прикладной физикой заниматься с учетом рыночной конъюнктуры.

Папочка! Знал бы ты, что задумал твой любимый непутевый ребенок! Вот и хорошо, что не знаешь.

3.

С утра Юлька была с дубленочными деньгами на Воровском рынке. Долго бродила по рядам, приглядываясь к продавцам. Наконец, как ей показалось, обнаружила того, кого надо. У магазинчика с вывеской «Колониальные продукты» сидел на табуретке толстопузый, узкоглазый и весь потный мужик.

Он провожал равнодушным взглядом редких покупателей, заходивших в магазинчик, ковырялся толстым пальцем в потном ноздрястом носу. Но, как она поняла, не бездельничал.

Время от времени к нему подходили подозрительные личности и что-то нашептывали в волосатое ухо. Он неторопливо отрывал зад от табуретки, и оба исчезали в магазинчике. Но не через лицевой вход, а через черный, замусоренный коробками. Выползали они порознь: сперва клиент, минуту спустя – толстопузый. Первый исчезал в рыночном водовороте. Второй снова усаживался на табурет.

А рынок гудел, хрипел, орал и плевался. Людской поток устремлялся то в одну сторону, то в другую. Вывеска «Колониальные товары» над магазинчиком мало кого останавливала. Что там было колониального – непонятно. В витрине торчали бутылки с пепси и пивом, жвачки, куриные и поросячьи кубики. То же, что и везде.

Юлька решилась. Продефилировала несколько раз мимо табуретного сидельца, бросая на него красноречивые взгляды. Он не оставил их без внимания. Поманил ее пальцем. Она подошла вихлястой походкой. Он спросил:

– Сколка?

Юлька не поняла.

– Сколка за адын час?

Только тут она сообразила, что он принимает ее за проститутку. Хотела было сбежать, но остановила себя. Она еще в детстве любила воображать себя персонажами любимых сказок. И так входила в образ, что папа даже пугался. В школе она считалась примой драмкружка. Лучше всего ей удавались роли бабы Яги и Снежной королевы. В общем, перевоплощаться она умела…

Она прищурила глаза, изображая блатнячку, щелкнула пальцами и, наклонившись к волосатому уху, выдохнула:

– Мне нужна снайперская винтовка. Плачу наличными.

Несколько секунд толстопузый глядел на нее с идиотским выражением. Она ждала. Наконец, тот открыл рот:

– Ты с ума сошел, девка? Ходи отсюда, а то милиция звать буду!

Юлька поняла, что ошиблась адресом. Вероятно, перед ней был мелкий наркоторговец. Но милицию вполне мог позвать. Вон их сколько – шастают по рынку, ничего не замечают, кроме как «на лапу». Но она не хотела терять лицо и выходить из придуманного по наитию образа. Произнесла, скривив губы:

– Тебе больше меня надо бояться, пузан! За базар насчет ментов ответишь, зуб даю! Тебя Мирза в асфальт закатает.

Откуда забрела в ее голову эта жаргонная фраза, она понятия не имела. Наверное, из телепередач, в них теперь только и «ботают по фене». Во всяком случае, фраза возымела действие. Юлька увидела, как изменилось лицо любителя проституток. Оно стало растерянно-обиженным. Он выговорил:

– Каждый свой крыша имеет. Я – маленький. Пусть твой Мирза говорит с Джабраилом.

Наверное, Юлька назвала несуществующего Мирзу, имея в виду подспудно Мирзоева. Впрочем, и он, и неизвестный ей Джабраил были одного поля ягоды.

Больше всего Юльку угнетало, что с винтовкой получился облом. Деньги она вернула папе, объяснив, что понравившуюся ей дубленку уже продали. И уехала в деревню Шакшу.

Тетя Люба обрадовалась ее появлению, но вид сохранила строгий.

– Мать-то опять упорола на море?

– Ага.

– И чего ей дома не сидится! Отдыхай у меня – лес, пруд, а я одна.

– Я это, теть Люб, ночевать к папе буду ездить. Один он.

– Во-во! Соску твоему жрецу, как дитю, надо!

У тети Любы был редкий дар вкладывать в знакомое слово совсем иной смысл, угадываемый лишь по ассоциации. Юлька уже приноровилась к ее шарадам, даже любопытно было докапываться до истоков словообразования. «Жрец» в ее толковании восходил к глаголу «жрать». Твой отец, мол, бездельник, не работает, а ест, как все трудовые люди… Юлька собралась возмутиться, но тетка опередила ее.