Мария Спасская - Волшебный фонарь Сальвадора Дали

Когда вы вернулись в Москву, вы вышли замуж за своего научного руководителя. В тот момент Глеб Владимирович Левандовский не только преподавал в Пироговском университете, но и возглавлял Преображенскую психиатрическую больницу, которой вы теперь заведуете. Он сделал вас, Тамила Осиповна, своим заместителем, принял совершенно раздавленную, вложил в вас душу, залечивая ваши раны, помог защитить диссертацию, но вы изменили преданному вам мужчине с профессором Горидзе. Горидзе возник на вашем горизонте, как прекрасный принц. Он был относительно молод, достаточно хорош собой, собирал материалы для своей книги о Дали и, чтобы узнать о художнике побольше, ради практических соображений стал вашим любовником.

Думая, что мешает вашему счастью, Глеб Левандовский уехал в Израиль, полагая, что искусствовед собирается оставить семью и жениться на вас. Так же думали и вы, когда не поехали с мужем на его историческую родину, а остались в Москве с Горидзе. И однажды в порыве нахлынувших чувств вы открыли Вахтангу Илларионовичу всю правду о пожаре. Будучи от природы трусом, Горидзе испугался этой страшной правды и бежал от вас как от чумы. Много лет искусствовед не давал о себе знать и вот теперь объявился, намекая на свою осведомленность и требуя помощи в проекте. Вы не хотели влезать в это дело, но Горидзе стал на вас давить, грозя предать огласке подробности пожара в Пуболе и назвать имя косвенного виновника смерти Дали. Вы согласились сотрудничать с нами, но при первой же возможности, чтобы обезопасить себя, чужими руками убрали профессора.

Мила изменилась в лице, ноги ее подогнулись, и, упав на колени перед столом, она принялась рыдать, выкрикивая:

– Мне безразлично, что со мной будет! Мне это совершенно все равно! Мне жаль моих пациентов! Они мне как дети! Лорочка, Лис, Света, Федор Иванович… Я не позволю их использовать! Они безумны не по своей вине! Почему эти люди должны страдать? И почему должны страдать их близкие? Вы! Вы! Вы сытый, самодовольный тип, все на свете меряющий деньгами! Вы знаете, что такое жить рядом с безумцем? Быть осыпаемой проклятьями вместо благодарности, получать тумаки и оплеухи? Дали вымещал на мне ту злость, которую десятилетиями копил для Галы, не смея сказать ей ни слова поперек! А я стала его последней так называемой музой, той, которой не досталось ничего, кроме пинков и ругани! Я ненавижу! Ненавижу его! И всех сумасшедших гениев вместе взятых, отпустивших свое безумие на волю случая только для того, чтобы «творить»! Да, я хотела убить Дали, а убила собственного сына! Вы правы! Правы! Я убийца! Убийца! Делайте со мной что хотите! Судите, сажайте, расстреливайте! Я больше не могу так жить! Не могу!

Мила вскочила на ноги и бросилась к окну. Она с силой дернула фрамугу, но Прохор Биркин спрыгнул со стола, кинулся к Левандовской и, прижимая ее к себе и не давая вырваться, свободной рукой вынул из кармана джинсов смартфон и торопливо нашел нужный номер.

– Глеб Владимирович, вы у себя? – прокричал он в трубку. – Поднимитесь ко мне! Быстрее! С медикаментами! Тамиле Осиповне нехорошо! Держу ее, чтобы в окно не бросилась! – Нажав отбой и сунув трубку обратно в карман, он растерянно забормотал: – Сейчас, Тамила Осиповна, придет ваш доктор Левандовский, ваш бывший муж. Глеб Владимирович – самый хороший врач из всех ныне здравствующих. Он мировое светило, он знает свое дело. Я специально вызвал его из Тель-Авива, намереваясь предложить руководство открывающейся клиникой. Успокойтесь, Тамила Осиповна, я понял, что вы правы. Вам удалось меня переубедить. Я передумал организовывать Центр по созданию гениев. Я и сам вижу, что мир сошел с ума и гораздо нужнее реабилитационная клиника для лиц, страдающих душевными расстройствами.

Не слушая увещеваний, Мила выла и вырывалась, осыпая Прохора проклятьями, когда в кабинет ворвался плотный бритый господин в роговых очках и прямиком устремился к Миле. За ним шли еще какие-то люди, но я их не видела, все свое внимание сконцентрировав на бритом.

– Мила, девочка моя, я здесь, – принимая из рук Прохора отбивающуюся женщину, располагающим басом заговорил он. – Иди сюда, родная. Все хорошо.

– Глеб, Глебушка! – приникла она к его груди. – Ты мой самый дорогой, ты и Ваня… Ваня мертв. Ты же знаешь! И наш сыночек, наш Женечка тоже умер! Я убила его своими руками! А все потому, что Эухенио был непослушный, все время убегал. Я не справилась с сыном. Мне Ваня этого никогда не простит…