И. Сотников - Из найденных хроник одного заседания

Ну а потом всё так закружилось и завертелось, что и сам сэр Паркер уже и не помнит того, как был подловлен этим журналистом на слове. – Да у меня этих скелетов и не пересчитать! – воспылал праведным гневом и разъярился сэр Паркер, в ответ на неумелое подозрение журналиста его, сэра Паркера, в том, что он не полностью укомплектован в сравнении со всеми великими писателями.

– И чего же у меня нет такого, чего есть у всех великих? – крепко сжав в руке кружку, задался вопросом сэр Паркер, приготовившись продемонстрировать этому Фоме неверующему журналисту, а вернее его голове, наличие в нём экзальтированности и безудержной ярости.

– У вас нет, или по крайней мере, я не видел, своих скелетов в шкафу. – Посмел прямо в лицо сэру Паркеру утверждать такую дерзость этот Фома неверующий. И, пожалуй, это заявление Фомы неверующего, на время отсрочило встречу его головы с кружкой сэра Паркера, который определённо был озадачен этим заявлением Фомы. Хотя он сразу же хотел отреагировать, заявив, что у него есть знакомый могильщик на кладбище, и если надо, то по сходной цене, ему сколько надо доставят этих скелетов. Но потом сэр Паркер натолкнулся на несуразность их положения в пространстве, в шкафу, и вынужден был оставить без заказа своего знакомого могильщика.

При этом сэр Паркер не может смолчать, когда на него так предубеждённо смотрит этот Фома неверующий. И поэтому не терпящий всякой неправды сэр Паркер, для того чтобы хотя бы дать себе отсрочку для решения этого вопроса, и даёт этот несколько пространный, но тем не менее правдивый ответ журналюге Фоме неверующему, неверующему даже тому, что он сам же пишет в своих статейках (ну а это уже предвзятость к нему, доведённого им до этой мысли, сэра Паркера).

Сказав, сэр Паркер пристально смотрит на журналиста, и всё для того, чтобы убедиться в том, что его слова достигли своей цели, как вдруг, при виде худого состояния Фомы, приходит к пониманию, что, как оказывается, значили эти его, Фомы, обращённые к нему слова, где им чётко выделялось слово «свой».

– Ах, ты сволочь! – вдруг взрывается от негодования сэр Паркер, вгоняя в страх и чуть ли не под лавку перепуганного его импульсивностью журналиста Фому. – Сам рожу отъедает в своей редакции, а выполняющих всю работу за него журналистов, за людей не считает. – Я покажу этому дармоеду, как издеваться. – Заорал сэр Паркер и, схватив этой ходячий скелет Фому, направился с ним к его боссу, показывать тому его скелет в шкафу, а возможно, как им было заявлено ему, как нужно правильно издеваться.

Но что поделать, с сэром Паркером всегда так, вечно он отвлекается на свои мысли и тем самым выпадает из сюжета, заставляя всех его ждать. Впрочем, сэру Паркеру редко кто ставит в вину эту его рассеянность, разве что только сэр Монблан, но это и понятно, зная дружественные отношения между этими господами, ведь он не просто вписал своё имя золотыми буквами в памятную табличку членов клуба, но и был заслуженным, как и сэр Монблан, миллионщиком.

Правда, это не тот миллионщик, о котором с первых слов можно было подумать, хотя если навскидку припомнить ему все его гонорары, то и этот богатый, всем своим бедным родственникам ненавистный скупердяй в том числе, а тот, как здесь в клубе было принято называть тех членов своего сообщества, кто выпускает в свет столь богатые на слова монументальные произведения, в которых меньше миллиона слов и не может быть.

В общем, сэр Паркер, ну и сэр Монблан, за чьими плечами стоял не один полноценный, а не так просто название, том ни один раз переизданных собраний сочинений, которые непременно пополнятся ещё не одним сборников мудрствований этих достопочтенных господ, имел полное неоспоримое право на глубокую мысль и задумчивость.

Но как это часто бывает в большой семье, – а клуб, это, несомненно, в некотором роде семья, но только по интересам, – то не всегда все остаются довольны своим не главным (а вот насчёт главного никто пока не жаловался) положением в этой ячейке общества. И это понятно, ведь мир не стоит на месте и кто-то растёт, развивается, а кто-то дряхлеет и становится не актуальным, что, тем не менее, не мешает этой дряхлости крепко держаться за своё главенствующее место классика – но такова природа всех основанных на конкуренции взаимоотношений, где молодому поколению везде дорога, как правило, дальше лозунгов не имеет своего продолжения.

Но жизнь, а в данном случае эту функцию берёт на себя смерть, со временем своего наступления, всё расставляет по своим местам, или вернее будет сказать, рассаживает, двигая ближе к центру внимания тех членов клуба, кто ещё совсем недавно сидел вон там, на самом краю табуреточки, придвинутой к углу стола. И даже все ещё помнят, как Президент так весело пошутил, пророчески заметив, что сидеть на углу стола плохая примета. Мол, семь лет замуж не выйдешь.