Андрей Воронин - Алкоголик

- В роддоме, - отрапортовал Кулаков. - На сохранении. Врачи сказали, что будет парень.

- Поздравляю, - сказал Чиж.

- Вырастет - чемпионом станет.

- Непременно, - пообещал Кулаков и сразу же, без паузы, выпалил фразу, которой сам Чиж старательно не давал соскочить с языка:

- Это надо бы обмыть!

Чиж набрал в грудь побольше воздуха и впервые в своей жизни произнес слова, в чужих устах всегда казавшиеся ему жалкой ложью:

- Извини, чемпион. Я в завязке.

- Че-го? - растерянно переспросил Кулаков. - Ты что, Гаврилыч? При чем тут завязка? Я же сам не пью, у меня режим... Но случай-то какой!

- Извини, - со вздохом повторил Чиж.

Видимо, это вздох прозвучал убедительнее любых объяснений. Кулаков внимательно всмотрелся в майора, и улыбка на его простодушном лице сменилась выражением искренней озабоченности и сочувствия.

- Что, так серьезно? - спросил он.

Чиж молча пожал плечами, поколебался и кивнул. Слабость, подумал он. Жаловаться первому встречному - это слабость. Просто на то, чтобы не пить, оказывается, нужно столько сил, что ни на что другое их уже не хватает.

- Вот черт, - огорченно сказал Кулаков. - Никогда бы не подумал... А, да что там! - оборвал он себя, махнув рукой. - Здесь, в России, от этого дерьма никто не застрахован. Извини, Гаврилыч. Небось все заначки в сортир повыливал?

Чиж удивленно хмыкнул.

- А ты откуда знаешь?

- А у меня тесть.., того.., с проблемами. Каждый месяц завязывает. Соберет свои нычки по всем углам, выльет все в сортир, а через три часа в гастроном бежит... Ты куда идешь, если не секрет?

- Не секрет, - сказал Чиж. - В гастроном. Дома жрать нечего.

- Жрать? - задумчиво переспросил Кулаков. - Погоди-ка...

Он вернулся к машине, открыл дверцу, покопался на заднем сиденье и вернулся, держа в руке какой-то продолговатый сверток.

- Возьми, - сказал он, протягивая сверток Чижу. - А то вдруг гости или сам.., гм.., передумаешь...

Чиж принял сверток, по его прикладистой тяжести сразу догадавшись, что находится внутри, развернул вощеную бумагу и посмотрел на этикетку. В бутылке был весьма дорогой и изысканный коньяк. Чиж такого еще не пробовал. Рот его внезапно наполнился слюной, как у собаки Павлова. Это было так унизительно, что у Чижа вспотели ладони.

- Прости, чемпион, - сказал он, возвращая Кулакову бутылку. - Тебе не кажется, что мне все же нужен шанс?

- Ох черт! - огорчился Кулаков. - Какая же я дубина! Мне жена все время говорит: ты, говорит, у меня хороший, добрый, только очень неотесанный... Я, дурак, обижался, а она права...

Он еще что-то говорил, извинялся и оправдывался, прижимая бутылку к груди, как ребенка, но майор уже повернулся к нему спиной и двинулся своей дорогой, стараясь держаться прямо. Ему было паршиво - пожалуй, даже хуже, чем в тот день, когда ушла жена.

- Счастливо, Гаврилыч!

- крикнул ему вслед Кулаков.

Чиж, не оборачиваясь, вскинул правую ладонь в прощальном жесте. Одинокий герой уходит навстречу полчищам врагов, подумал он о себе. Майор Гаврилыч против Змея Горыныча...

Он сходил в гастроном, купил каких-то продуктов, не отдавая себе отчета в том, что покупает, постоял возле винно-водочного, с мазохистской обстоятельностью разглядывая ряды разноцветных этикеток. Наглядевшись вдоволь, он купил двухлитровую бутыль минеральной и пустился в обратный путь, все время стараясь избавиться от навязчивого ощущения, что он одинокий герой невидимой смертельной битвы.

"Ты жалок, приятель, - твердил он себе по дороге. - Жалок и смешон. Ты мучаешь себя и сам же себя жалеешь. Жалеешь и гордишься собой, потому что взял себя в руки и попытался изменить свою жизнь к лучшему. А к лучшему ли? Между прочим, это еще вопрос, что для меня лучше. Трезвость - норма жизни. Это отличный лозунг, только в нем пропущено одно слово. Это слово "собачьей"".

Он старательно осмеивал и унижал себя, но никак не мог избавиться от чувства, что идет по дну глубокого водоема, преодолевая чудовищное сопротивление многометровой толщи воды. В мозгу опять сам собой всплыл мотив "Желтой субмарины". Мимо, поблескивая круглыми глазами, как диковинные разноцветные рыбины, проплывали автомобили, ветви деревьев вяло шевелились в густом послеполуденном воздухе.

"Сволочь, - подумал он о Кондрашове. - Втравил меня в историю, народный избранник. На кой черт я вообще с ним связался? Пускай бы подыхал. А этот его Абзац просто наглец. Дал Иванову в морду и пошел себе дальше, хотя не мог не понимать, что на даче его ждут не дождутся. Может, он наркоман? Этот его побег на пикапе нормальному человеку в страшном сне не привидится, такое только по телевизору могут показать... Впрочем, там, на дороге, мы оба здорово смахивали на маньяков - он по-своему, а я по-своему..."