Ясное небо, ни облачка, ни ветерка. И откуда взяться шторму? Впрочем, со спутника виднее.
Издали донесся гул. Он приближался, причем очень быстро. Точки над пустыней росли – и превратились в четверку великолепных транспортных самолетов!
Неужели они у нас сядут? Вообще-то равнина плоская, но на предмет взлета и посадки самолетов мы ее не проверяли.
Я повернулся к утесу. Первый что-то вовсю говорил в рацию, маша мне одновременно рукой, чтобы я вернулся. Я побежал.
Добежав, я влез на ближайший уступ к Маше и обернулся. Самолеты заложили круг и явно снижались. Разговаривать было невозможно. Но почему они не заходят на посадку по одному? Или на таком поле они решили показать класс и сесть всей четверкой сразу?
Самолеты пошли на второй круг. Четверкой. Низко. Словно они шли на парад, а мы принимали парад с трибуны. И точно на траверзе трибуны открылись задние люки, и из них посыпались контейнеры с парашютами. По тридцать из каждого.
Я такое уже видел. Классика воздушного снабжения. Контейнеры по две с чем-то тонны, с одного самолета их разносит на сотни метров, а с четверки – на пару квадратных километров.
– Да, – сказала скромница Маша, – теперь я понимаю, откуда взялся русский мат.
– Короче, – объявил Первый, – делаем так.
Он стоял перед нами, затянутый в ремни как какой-нибудь его воинственный предок на службе Британской империи.
– Девчонки – на боковой выход. Стесать ступени нагладко, получить ровный уклон. И оба туннеля, боковой и главный, сколько успеете – шлифуйте в центре ребристый пол. Начальница – Кошка, она в этих туннелях каждый дюйм знает.
Это действительно становилось похоже на военную операцию.
– Мужчины – со мной. Обрезаем у каждого контейнера парашют – именно парашют, а не стропы. Немедленно, пока не поднялся ветер. Потом все вместе беремся за стропы и волоком по одному затаскиваем в туннели, места должно хватить.
– Простите, Лоуренс, – возразил я. – Волоком по льду за стропы – это прекрасно, но зачем разрушать уже построенное? Стащим их все сюда вместе, свяжем стропами друг с другом, поставим по-быстрому загородку из ледяных кирпичей – и никакой шторм их никуда не уволочет. А из-под снега мы их потом легко откопаем.
– Даже если его нанесет в пять этажей и прихватит морозом? Да их просто раздавит.
– Но ведь…
– Послушай, – сказал Бульбенко, – не заставляй мои гены вспоминать, как обращались мои предки с твоими предками.
Во дает, хохол!
«Ну ж был денек!» И как еще Первый везде успевал, и все у нас спорилось, и мы подтаскивали контейнеры один за другим к спуску, пока девчонки стесывали ступени и ребристый пол.
А потом – спускали их по одному вниз и там еще волокли по не до конца стесанному полу возможно дальше от спуска.
Стропа. Контейнер. Лед. Волок. Стропа.
И в полночь как-то сразу все кончилось. Спустили два последних контейнера, оставили их в боковом туннеле. Девчонки нам принесли сандвичи и чай, мы уселись прямо на спуске и жрали, едва прожевывая куски.
И только сожрав четвертый сандвич и выпив третью кружку чаю, я получил возможность что-то воспринимать.
– Во всем этом, конечно, виноват я, – говорил Первый. – Я не уделил должного внимания порядку в снабжении, поэтому на базе они все перепутали. Большая часть этого груза могла спокойно прилететь через месяц-другой, за несколько плановых рейсов. А им подвернулись эти самолеты, так они решили, что мы будем только рады. Ладно, пропустим. Но вы все, конечно, молодцы. Это большая честь для меня – быть вашим начальником.
– Это небольшая честь – выезжать на хребтах подчиненных. Причем физически.
Неужели это мой голос?
Первый промолчал, потом вздохнул:
– Вы правы, – прошептал он.
Крупные снежные хлопья начали падать на нас.
– Однако снегопад, – сказал Витторио. – А мы не успели поставить крышу над этим выходом, торопились. Теперь его завалит.
Он тоже был прав.
Утром я еле выполз из спального мешка. Все что могло болеть – болело, урок собственной анатомии был весьма нагляден. Как они называются, эти мышцы над ягодицами? Не помню как, но – болят. И все остальные – тоже.
У входа в санитарный блок столкнулся с Бульбенко. Вспомнил его вчерашнюю выходку. И сильно разозлился:
– Ну-ну, – ответил я на его приветствие. – Генетическую память, значит, развиваем. Ты с ней поосторожней, а то она у вас короткая.
– Да брось ты, – смутился он.
– Не-е-ет, не брось, – все больше злился я. – За собственные слова отвечать полагается! Как и за генетическую память.
Читать дальше