Андрей Воронин - Проводник смерти

- Ты хочешь, чтобы я ответил? - устало спросил шеф. - Молчи! Я отвечу сам. Я все это делаю потому, что я старый трус и хочу жить. Это во-первых. А во-вторых, я хочу, чтобы вы с Кареевым перестали строить из себя Бонни и Клайда и как-нибудь дожили хотя бы до моих лет. Вы хорошие ребята и талантливые журналисты, и у вас впереди масса интересных материалов и сенсационных расследований. Я не хочу произносить речей на ваших похоронах и не хочу, чтобы вы вдвоем расследовали мою безвременную кончину.

- Да здравствует свобода, - чувствуя, как дрожат губы, сказала Татьяна. - В особенности свобода слова.

Шеф с грохотом выдвинул ящик стола, выхватил оттуда нераспечатанную пачку "беломора", криво надорвал ее дрожащей рукой и, не разминая, бросил в угол рта папиросу.

- Вы же бросили, - чувствуя, что вот-вот заплачет, сказала Татьяна.

- Ну и что? - ответил главный редактор. - Все, марш отсюда! И не забудь: с завтрашнего дня ты сотрудник рекламного отдела!

Татьяна ушла, отказав себе в удовольствии напоследок хлопнуть дверью. Почему-то это последнее обстоятельство огорчило ее больше всего, словно она была приговорена к казни, и ей отказали в исполнении последнего желания Добравшись на метро до Пражской, она прошла квартал пешком и на Чертановской села в трамвай, доехав на нем до самого конца. Татьяна жила на улице Академика Янгеля, одним концом упиравшейся в Варшавское шоссе, а другим - в Битцевский лесопарк. Зимой, когда рано темнело, здесь бывало страшновато, но сейчас, в конце августа, до наступления темноты оставалось еще несколько часов. Она без приключений добралась до своего дома, и тут ее ожидал очередной неприятный сюрприз.

Когда от двери подъезда ее отделял какой-нибудь десяток метров, из-за фанерной избушки на детской площадке неожиданно шагнула мужская фигура. Погруженная в свои невеселые мысли Татьяна испуганно шарахнулась в сторону: на ум ей почему-то первым делом пришел дневной телефонный звонок анонима, обещавшего "закопать" и ее, и Кареева. Потом в глаза ей бросился роскошный букет ярко-алых роз, окончательно сбивший ее с толку, и только после этого она, наконец, разглядела знакомое лицо, улыбавшееся ей поверх букета.

- Витька, - прошептала она, обессиленно приваливаясь плечом к стволу очень кстати растущего поблизости клена. - Ты с ума сошел! Разве можно так пугать людей?

- Я тебя напугал? - деланно изумился Виктор Вагин, прикладывая ладонь свободной от букета руки к сердцу. В его жестах, словах и даже мимике усматривалась некая размашистость, яснее всяких слов говорившая о том, что ее получивший отставку ухажер успел основательно заложить за воротник.

- Вот черт, - он поскреб недавно отпущенную норвежскую бородку, - надо было все-таки побриться.

- Надо было, - сухо ответила Татьяна, делая шаг вправо, чтобы обойти Вагина. - Борода тебе совершенно не идет.

Ей не хотелось ссориться с сослуживцем брата, вдруг воспылавшим к ней нежными чувствами, но Вагин был не в ее вкусе, о чем она сразу же поставила его в известность, так что это внезапное появление с букетом роз и в облаке винного перегара было, по меньшей мере, бестактным. Кроме того, ей сейчас было не до отражения атак сексуально озабоченных мужчин, у которых не сложилась семейная жизнь, - у нее хватало других забот.

Нимало не смущенный холодностью приема, Вагин шагнул в ту же сторону, что и Татьяна, снова преградив ей дорогу. Теперь Татьяна разглядела, что он пьян гораздо сильнее, чем ей показалось вначале. Пьяные мужчины всегда вызывали у нее отвращение пополам с легким испугом: большинство из них, приняв лишнего, превращались в опасных скотов.

- Вить, - попросила она, - а, Вить. Отстань, ладно? Мне сейчас не до танцев, честное слово. Я устала, как собака, у меня неприятности...

- Неприятности? - Вагин подобрался и даже, как ни глупо это выглядело, слегка выпятил грудь. - Кто обидел самую красивую девушку Москвы?

- Брось, Витя, - устало сказала она. - К сожалению, ты мне помочь не в состоянии.

- Откуда ты знаешь? - обиделся Вагин. - Я многое могу. Зря, Танюшка...

- Что - зря?

- Зря ты со мной так. Я, наверное, не умею ухаживать, и слова всякие не по моей части. Я всю жизнь руками работаю. Зато я к тебе всей душой, не то что эти твои очкарики, шелкоперы твои... Ну вот, опять чего-то сморозил, прямо чувствую...

"Да, Витя, ты все правильно чувствуешь", - хотела сказать Татьяна, которой изрядно надоели эти пьяные излияния, но тут с улицы во двор свернул, сверкнув в лучах заходящего солнца любовно отполированными бортами, высокий джип с хромированными подножками и массивной решеткой на переднем бампере. У Татьяны нехорошо защемило сердце: все машины во дворе она знала наперечет, и джипов среди них не было. В свете сегодняшнего анонимного звонка появление перед домом джипа, давно ставшего как бы визитной карточкой преуспевающей российской "братвы", выглядело зловеще.