Олег Донской - Дрон

– Про серьгу нам неведомо, а сами мы приехали в Москву в том году, тебя не видели. Болел ты долго, батюшка, в горячке был, сны плохие видел. Насилу тебя выходили.

Открылась дверь, и в светлицу внесли ковш с квасом и плошку студня.

Дрон приступил к еде. Студень был в деревянной плошке, и это не вызвало у Дрона удивления. А вот ковш, штампованный из мельхиора «под старину», привлёк его внимание. Выпив холодного квасу, Дрон долго вертел ковш в руках и разглядывал его с разных сторон. Наконец спросил у хозяйки:

– Аграфена, поди-ка сюды. Что-то не пойму – ковш блестит, как серебряный, а легкий? Не серебро это.

– Не серебро, батюшка. Это другой металл – сплав мельхиор…. А ты, батюшка, часом не помнишь, у какого князя воеводой служишь?

– Князь Дмитрий – Московский Великий Князь, дай бог ему долгие лета! А он про меня не проведывал, пока я болел? И где сейчас князь, здрав ли? Поведай мне, Аграфена.

– Обо всем поведаю тебе, батюшка, только надо тебе сначала исповедаться и причаститься. А там я тебе все расскажу, а бояре добавят. Я уже распорядилась позвать попа и бояр.

Через полчаса пришел священник и остался с Дроном на долгое время…

Воевода не сразу осознал, что ему рассказывали о нём и истории Руси за 635 лет, прошедших после его смерти, священник и «бояре». Рассказ их обрушился тяжким грузом на его сознание. Особо тяжело было слушать о войнах и разорениях, которым подверглась страна в разные годы. Но она выстояла, победила назло всем врагам.

Память постепенно возвращалась к Дрону, всплывали все новые и новые детали. Долгими вечерами он вел неторопливые беседы с Аграфеной и «боярами». Иногда ему на голову надевали шлем и просили лечь и представить, какой была Москва, или где он жил и как выглядел его дом и дома соседей, княжеские палаты. Часто после этого ему показывали картины и просили сказать, что на них правильно, а что нет. С каждым днем воспоминания и картины совпадали все больше.

Наконец исследователи приняли решение показать Дрону Москву и окрестности. Просмотры телепрограмм сменились экскурсией по городу.

Город предстал перед воеводой во всем своем великолепии – тысячи новых зданий, машин, улыбающихся людей произвели сильное впечатление. Из всего увиденного Дрон признал только несколько самых старых церквей. Остальное, и даже сам Кремль, были построены позже.

В Замоскворечье ноги сами понесли его на знакомое место, где стоял 650 лет назад его терем, но сейчас там стояли другие, незнакомые дома разных годов постройки.

Вышел на берег Москвы-реки – и тоска захлестнула сердце.

– Здесь плавали мы с сынами летом, после покоса, – сказал Дрон. – Как они прожили свою жизнь – бог ведает. Где лежат теперь?

Вспомнил Дрон, как однажды весной отец привел его, пятилетнего, на Воробьевы горы, поднял на могучие руки, прижал к широкой груди. Внизу за рекой дома утопали в цветущих деревьях. Ласковое солнце освещало кривые улочки, блестели золочёные маковки церквей.

– Смотри, сынок, как красива земля русская! Это наша земля! Здесь будем мы жить! И никому не отдадим её на поругание, пока жив хотя бы один русский человек!

Где ты, отец? Сгинул в сече с погаными! Но я запомнил твои слова! Накрепко запомнил!

Захотелось вновь встать на том самом месте, посмотреть на Москву, почувствовать добрые руки отца.

На Воробьевых горах взору воеводы открылся вид на новую Москву, залитую ярким солнцем. Гордо откинул он голову, обвел взглядом бескрайнюю даль, сверкающие шпили высоток, купола церквей.

– Стоит Святая Русь! Тыщу лет стоит, и ещё стоять будет! Пока жив хотя бы один русский человек!

1327 год.

– Меня с матерью угнали в полон, когда мне было 8 лет. Мы жили в Сарае у богатого мурзы. Мать знала травы и заговоры, и лечила семью мурзы, всех его родственников и знакомых. А деньги за лечение получал мурза. Он ценил мать.

Мать ласково звала меня Дрюня, а когда сердилась – Андроном. Мне разрешали играть с сыном мурзы – Ибрагимом. Я боролся с ним, учился драться на деревянных мечах, скакать на коне, стрелять из лука, ходить на лодке под парусом. Мы были детьми, и нам было хорошо вместе. Ибрагим ленился выговаривать длинное имя Андрон и стал называть меня Дроном. В 10 лет я принял ислам. Мать сказала, что это поможет мне стать свободным. Я совершал все обряды и молитвы, как правоверный мусульманин, но все равно считал себя православным. И скажу вам, не важно какому богу вы молитесь, главное, чтобы Бог был в вашей душе.