Андрей Воронин - Жди меня

- Багратион еще не умер, - напомнил Лакассань, который с большим интересом слушал эту тираду. Он даже голову склонил к плечу и смотрел на пана Кшиштофа с любопытством завзятого натуралиста, изучающего повадки только что открытого им животного, у которого еще даже нет имени. - Когда умрет, тогда и будете хвастаться. А что касается зоофилии... С чего это вы зачастили к Зеленским? Ходят слухи, что вы помолвлены с младшей из принцесс, Ольгой Аполлоновной.

- Как, уже? - Пан Кшиштоф затряс головой, чтобы в ней хоть немного прояснилось. - Интересно, кто же распускает эти слухи?

- Княгиня Зеленская, - ответил Лакассань, продолжая с любопытством разглядывать пана Кшиштофа. Под этим взглядом Огинский несколько подобрался и даже попытался застегнуть воротничок, вырвавшийся на свободу конец которого торчал у него за левым ухом.

- А, - старательно отводя глаза, небрежно сказал он и махнул рукой, это все сплетни. Я ходил к ним, чтобы получить деньги, которые задолжал мне князь. Вообразите себе, каков негодяй: проигрался в карты и вздумал от меня прятаться! Теперь, конечно, княгиня зла на меня и распускает отвратительные слухи. Жениться на одной из ее дочерей - бр-р-р! Такое может только в страшном сне привидеться, да и то...

Он снова махнул рукой. Зажатая в ней вилка при этом вырвалась из его непослушных пальцев и, крутясь в воздухе, как бумеранг, улетела куда-то в глубину зала. Оттуда почти сразу же послышался крик боли и возмущения.

- То, что князь вздумал от вас прятаться, как раз неудивительно, сказал Лакассань, покосившись в ту сторону, откуда донесся крик. - Меня удивляет совсем другое: как это вам удалось все-таки вытянуть из него деньги?

- Пустяк, - небрежно сказал пан Кшиштоф и непроизвольно икнул. Пригрозил дуэлью, он испугался и сразу же заплатил... Вот, как видите, отмечаю это событие. Присоединяйтесь, Виктор! Виноват, Эжен... Но все равно присоединяйтесь. Сегодня я угощаю. Половой! Половой, черт бы тебя побрал! Бокал господину Ла... моему гостю!

Половой принес бокал. Лакассань, неопределенно усмехаясь, наполнил его и пригубил шампанское. Да, вино действительно было недурным на вкус. Деньги у Огинского, несомненно, водились. Впрочем, история, рассказанная паном Кшиштофом, не вызывала у француза ни малейшего доверия. Слухи о его предстоящей женитьбе тоже казались Лакассаню весьма сомнительными, но в целом ситуация нравилась ему все меньше с каждым проведенным здесь днем. Огинский вел себя так, будто он здесь родился и вырос. Он уже стал героем местных сплетен, а это было плохо - просто хуже некуда. Более того, краем уха Лакассань уже успел услышать кое-что и о себе - о себе и княжне Вязмитиновой, естественно. Возникновение подобных слухов в душной атмосфере уездного городишки, круглый год утопающего в грязи и сплетнях, было вполне естественным и предсказуемым, но совершенно нежелательным. Менее всего Лакассань хотел привлекать внимание общественности и, как следствие этого, властей к своей скромной персоне. К его великому сожалению, это внимание уже обратилось на него и с каждым днем делалось все более пристальным.

Это все потому, что мы здесь застряли, подумал Лакассань, мелкими глотками попивая ледяное шампанское и рассеянно наблюдая за Огинским, который с выражением тупого недоумения на лице шарил по скатерти, тщась отыскать свою вилку. Нельзя было задерживаться тут на такой непозволительно долгий срок. Дался мне этот Багратион...

Дело с письмом Багратиону решилось просто. Письмо было доставлено адресату одним из лакеев князя Зеленского, Прохором - тем самым Прохором, который вместе со своим приятелем Степаном сначала пытался украсть у княжны Марии лошадей, а затем напал на Лакассаня по дороге сюда. Не слишком доверяя вороватому лакею, Лакассань сопровождал его до самого дома Багратиона и собственными глазами убедился в том, что написанное Огинским послание доставлено адресату, то есть попросту просунуто в щель приоткрытого окна княжеской спальни.

Последовавшие за этим события ясно показали, что пан Кшиштоф был прав, утверждая, что такое известие убьет Багратиона так же верно, как выпущенная в упор пуля. Горячий темперамент князя и постепенно копившееся в течение последнего времени раздражение против домашних, державших его в неведении относительно положения дел на театре военных действий, сыграли свою роль: в приступе безудержного гнева Багратион сорвал с себя повязки, и с этого дня начал быстро угасать. Лакассань пару раз встречал домашнего врача князя. В разговоры они не вступали, поскольку не были представлены друг другу, но выражение физиономии доктора говорило красноречивее всяких слов. Багратиону остались считанные дни, и Огинский имел кое-какие основания для того, чтобы гордиться собой: все-таки эту подлость с письмом придумал он. Более того, он ухитрился не только привести свой замысел в исполнение, но и остаться при этом совершенно в стороне: письмо доставил лакей князя Зеленского, а заставил его это сделать и заплатил ему за работу Лакассань - то есть Эжен Мерсье, учитель танцев, временный управляющий имением княжны Вязмитиновой.