Инна Тронина - Прощённые долги

С Андреем Озирским они совершенно случайно встретились в самолёте, летевшем из Москвы в Питер. Готтхильф возвращался из Германии, где имел деловые контакты с ребятами из мюнхенской «Банды Балалайки». Впрочем, историческая родина тоже была промежуточным пунктом путешествия, потому что ещё раньше Готтхильф побывал в Нью-Йорке.

За четыре дня до встречи с Андреем, в самый разгар августовских событий в Союзе, он встречался с одной из очень влиятельных семей «коза ностра». На сходняке согласовывался процент, выплачиваемый каждому участнику сделок по изготовлению и продаже наркотиков, к которым причисляли и препараты «Г». Их охотно брали и в Европе, и в Америке, а мафиозная семья осуществляла посредничество в распространении. Вопрос распределения выручки долго не могли разрешить к всеобщему удовлетворению, но в третьей декаде августа это удалось.

Увлечённый переговорами, поездками в Лос-Анджелес, Чикаго и Майами, новыми контактами с будущими покупателями его снадобий, Готтхильф узнал о событиях, случившихся в его стране, совершенно случайно, от одного из членов местной организации. Узнал, когда всё уже было кончено, и не поверил своим ушам.

Ларри Винсент, прожжённый делец и циник, решил обрадовать коллегу. Он откровенно заявил, что мистер Готтхильф может смело возвращаться в Москву, потому что теперь ему там ничего не угрожает. Американские мафиози, мол, не хотели огорчать друга Фила, но теперь опасность миновала. Коммунистический путч провалился, заговорщики арестованы. И перемены в России необратимы.

Разговор происходил в Сент-Питерсберге, неподалёку от Майами. Расспросив Винсента о подробностях, Филипп сжал кулаки и заскрипел зубами. Будучи не в силах овладеть собой, он вытащил из кармана бутылочку с очередным своим лекарством, вытряхнул на ладонь две зелёные горошины и бросил в рот. Сердце было ошпарили кипятком, под черепом больно стучало, а на глазах, против воли, выступили слёзы.

Готтхильф сам не понимал, что с ним творится. Ведь он ждал, с нетерпением ждал конца ненавистного государства, которое лишило его родителей, детства, юности и здоровья. Представлял, как будет счастлив, когда это наконец произойдёт. Он, наверное, дал бы в зубы тому, кто посмел бы предположить, что при известии о поражении консерваторов и гибели советской системы на душу снизойдёт не торжество, а ярость. Но факт оставался фактом – не из рук перекрасившихся партаппаратчиков Готтхильф хотел получить свободу.

Отвернувшись от удивлённого Винсента. Глядя в зеркальную даль залитого солнцем Мексиканского залива, Обер сквозь зубы произнёс по-русски:

– Дьявол, меня не было в этом комитете!

Ларри растерянно кивнул, поняв из этой фразы только первое слово. Слишком хорошо он был осведомлён о жуткой судьбе мистера Готтхильфа, чтобы вообразить такую реакцию. Сейчас Винсент не знал, что и думать, а потому предпочёл тихонько смыться.

А спустя несколько дней Филипп возвращался домой – опустошённый, раздавленный, разбогатевший, обременённый новыми выгодными знакомствами. Почему-то даже во сне ему мерещилась пальма в знойном мареве, а на ней – какая-то экзотическая птица. Жёсткие листья шелестели над головой, даже под тёмными очками глаза слезились от чужого, пронзительного солнца. Было душно и тоскливо. Голоса людей, сигналы машин казались слишком громкими и гулкими. В конце концов, когда Филипп спрятался в одном из роскошных отелей, его несколько раз вырвало. С тех пор и до возвращения в Москву он не мог ничего есть – только пил воду.

«Что со мной?» – с изумлением спрашивал сам себя Обер и не находил ответа. Не находил до тех пор, пока не вернулся в Москву, не поездил по ней на арендованном автомобиле, не побродил пешком по улицам. Столица была не по-осеннему жаркой, словно Филипп привёз адский зной из Майами. Она была взбудоражена страхом за добытую безнаказанность, а сейчас отрывалась по полной.

По центральным проспектам и площадям шатались толпы молодых людей в распахнутых рубахах, а то и голых по пояс. Глаза их возбуждённо блестели от алкоголя и наркотиков. «Защитники демократии» ещё не проспались от многодневных дармовых попек, а сейчас не знали, на что израсходовать свою бурлящую удаль.

Филипп с ужасом смотрел на сваленные памятники, читал ругательства, написанные огромными кривыми буквами на опустевших постаментах. Потом увидел и не убранные кучи мусора, которые гордо назывались баррикадами. Толпящимся около них зевакам какие-то подозрительные личности гордо рассказывали, что вот здесь лично они преградили путь танкам.