Ольга Дерябина - Позитив-2. Человек, который смеётся

Улыбнувшись в ответ на оказанное внимание, он перебежал через дорогу, свернул к белому забору, из-за которого возвышались купола. У ограждения сидели два бичеватых мужичка с перевёрнутыми кепками на асфальте. Не останавливаясь, Геннадий бросил им по монете, ловко попав в классическую тару для милостыни, и остановился перед воротами, ведущими на церковную территорию.

Ворота были в форме высокой арки. Белая известка, казалось, едва успела высохнуть. Коричневая деревянная калитка была открыта для всех желающих.

Геннадий остановился, чтобы перевести дыхание – долбаные годы! – и запомнить этот момент « до ». До того, как он начнёт своё веселье .

Двор при церкви был просторный, выложен брусчаткой благородного серо-зелёного оттенка. В вечерний час здесь было человек тридцать как минимум – и это только те, кто был в поле его зрения.

У стены слева были расставлены скамейки. Сейчас их занимали старушки, церковные работницы в чёрных нарядах и молодые мамы, которые привели детей на прогулку. Дети, что удивительно, не капризничали, вели себя тихо, как и все вокруг. Даже самые маленькие не вопили истошно. Фантастика!

С противоположной от калитки стороны находилась смотровая площадка с видом на набережную, где оставались прихожане. Вдоль ограждения другие мамочки катали коляски с младенцами. Странное место они выбрали для прогулок, подумал Геннадий. Хотя, судя по поведению, это для них привычный променад.

Белый цвет церкви окрасил закат. Вытянутые витражи ловили последние лучи солнца. Над зелёной крышей вверх тянулись позолоченные купола. Под одним из них колокольня просачивала вечереющее небо. Храм располагался чуть правее, ближе к другим постройкам, на одной из которых была крупная табличка «церковная лавка».

Двери в церковь были открыты, до ворот доносилось пение и голос батюшки. Геннадий когда-то сюда приходил, в той, в другой – негативной жизни.

Он помнил прохладное помещение в полумраке – печальные лики святых, позолоту икон, в которых отражалось пляшущее пламя свечей. Людей, которые бесконечно крестились и кланялись. Он закрыл глаза, сосредоточившись на доносящихся звуках, и попытался воссоздать картину. Он, казалось, почувствовал особый запах церковного масла, молитвы, пронизанные мольбой и надеждой.

Он ничего не имел против этих людей, хотя бы потому, что раньше их не знал и уже не узнает.

Он ничего не имел против самой церкви.

Но это было то место, где удар будет наиболее больным. Погибнут люди, которые пришли за верой и надеждой. По ним будут убиваться безутешные родные, проклиная судьбу и перебирая в памяти этот день, мысленно пытаясь изменить события, чтобы вечер закончился не под куполами.

Геннадий сощурился, чтобы лучше рассмотреть старые и молодые лица, олицетворяющие благодатное спокойствие. Им будет представлено почётное право открывать его троицу . Каждое из лиц он мысленно очертил чёрной рамкой, представляя некролог в завтрашней прессе.

Геннадий последний раз глубоко вздохнул и шумно выдохнул, заканчивая момент «до» и открывая представление. Он сдёрнул растянутые от времени петли с больших круглых пуговиц, сделал последний шаг, ступив на брусчатку. Вспомнил позитивного героя Николаса Кейджа из фильма «Без лица» и, поднимая руки вверх, заорал:

– Ааа-ллилуйя, ааа-ллилуйя, аллилуйя, аллилуйя!..

Десятки глаз с явным неодобрением уставились на нарушителя спокойствия. От скамейки слева отделилась фигура в монашеском наряде и засеменила к выходу, взмахами рук призывая прекратить орать. Прекращать он не собирался. Словно дирижируя оркестром, он продолжал:

– Ааа-ллилуйя, аааа-ллилуйя, аллилуйя, аллилуйя!

Ещё две церковные работницы заторопились к выходу, чтобы усмирить хулигана. Им на помощь спешили мужички, стоявшие у смотровой площадки. У мамашек сработал инстинкт. Схватив детей, они спешно переместились подальше.

Геннадий продолжал орать, дожидаясь, когда первые жертвы подойдут поближе.

– Ты что шумишь, окаянный! – погрозила пальцем старенькая монашка, которая первая отреагировала на странного прихожанина. – Если безобразничать пришёл, то иди подобру-поздорову.

– Аллилуйя, аллилуйя! – Геннадий орал, войдя в раж.

– Вроде б взрослый человек, должен понимать, куда пришёл, – продолжала ворчать монашка, приближаясь к нему.

– Я понимаю – куда и зачем, – Геннадий откинул п о лу широченного плаща и крутанул автомат, подвешенный на ремне на плече. Вдалеке послышалось первый визг. Он снова заорал «Аллилуйя» и нажал на курок, пустив автоматную очередь по монашке, догоняющим её помощникам, по вскочившим со скамейки.