Никита Филатов - Последнее дело. Между строк, или Группа риска

– Познакомьтесь! Это новый руководитель нашего семинара.

– Очень приятно! Владимир.

– Михаил Юрьевич.

Делать какие-либо замечания или предположения по поводу соответствующей фамилии Виноградов не стал. И это явно произвело положительное впечатление на собеседника, которому в жизни приходилось выслушивать шутки подобного рода едва ли не при каждом знакомстве.

– Миша издал уже четыре сборника стихов и пишет диссертацию про систематический анализ, – похвасталась девица.

– Семантический анализ, – по привычке поправил ее спутник. Кажется, он уже не подозревал в Виноградове потенциальной угрозы своим планам на более тесное творческое общение с молодой поэтессой, переходящее в совместный завтрак. Однако посчитал необходимым уточнить: – А вы тоже поэт?

– Нет, ну зачем же… – окончательно успокоил его Виноградов. И в свою очередь поинтересовался: – Не подскажете, не было здесь сегодня ковбоя Шарманского?

– Да вроде не было.

– Его никто не видел уже пару дней.

– Не знаю. Может, он в запое?

В общем, это считалось довольно обычным занятием среди литераторов старшего поколения.

– Он завтра должен появиться на заседании Литфонда. По поводу материальной помощи.

– Я передам при случае, – пообещал Виноградову новый знакомый.

Однако спутница, потеряв уже интерес к продолжению разговора, решительно потянула его за собой, предоставив Владимиру Александровичу заниматься своими делами:

– Простите, нас уже зовут! Еще пообщаемся…

Вот и славно.

Да, кажется, в прошлый раз Виноградов ее видел с каким-то другим руководителем семинара. Или, может быть, не ее… или, может быть, даже не видел…

По его наблюдениям, продолжительность браков и интенсивность любовных связей, как правило, у поэтов и у прозаиков существенно различаются. Вероятно, это каким-то образом зависит от объема и жанра литературных произведений, которые они создают, и от времени, которое этот процесс занимает. Например, для того, чтобы написать небольшое стихотворение, вполне может понадобиться час-другой. Или ночь. Или несколько остановок в общественном транспорте. После этого вполне можно браться за следующее стихотворение. Которое непременно должно быть и лучше, и интереснее предыдущего…

А вот при построении повести или большого романа отношения между текстом и автором непременно растягиваются на недели, на месяцы, даже на годы… Очевидно, поэтому прозаики более склонны к стабильности в любовных и семейных отношениях, тогда как между поэтами и поэтессами постоянно возникают непродолжительные, но бурные проявления страсти. Причем, если теория Виноградова верна, создатели длинных поэм должны быть в отношениях между полами значительно ближе к писателям, которые сочиняют коротенькие рассказы. А на противоположных концах этой своеобразной шкалы продолжительных и непродолжительных связей, видимо, располагаются юные авторы злых поэтических эпиграмм и пожилые прозаики, пишущие многотомные эпопеи.

Хотя, наверное, все в действительности наоборот: именно природная предрасположенность определяет для каждого собственный выбор литературного жанра…

Тем временем руководитель семинара со своей ученицей уже вернулись в дальний угол галереи. Туда, где шумели о чем-то своем литературные гении самого разного пола и возраста, про которых написал когда-то один умный театральный режиссер:

Среди собравшихся там Виноградов заметил бородатого и носатого юношу лет сорока, который, согласно афише, висевшей у входа, представлял сегодня свой первый стихотворный сборник. Сборник напечатали здесь же, в издательстве «АРФЕЙ», за счет средств автора.

Виновник торжества выглядел сильно простуженным, постоянно поправлял очки и шмыгал носом. Впечатление это усиливалось еще и тем, что его шея была артистично обмотана клетчатым шарфом. Владимир Александрович собрался уже сменить точку обзора и пройтись по другим помещениям галереи, но как раз в этот момент автор нового слова в российской поэзии поднялся с места:

Декламировал он достаточно громко и выразительно, чтобы привлечь внимание собравшихся. А когда закончил, весь зал, к удивлению Виноградова, разразился отчаянными аплодисментами, будто в «Бродячей собаке» приветствовали Северянина или Блока. Причем особо неистовствовали именно те поэты и поэтессы, которых Владимир Александрович знал и которых он никогда бы не заподозрил в отсутствии вкуса… Кто-то из них, кажется, прокричал даже «браво!», и сразу несколько не очень трезвых голосов настойчиво потребовали от автора читать еще.