– Блох бы ему, – посоветовала Фома.
– Жалко, – Дашка, тем не менее, обозначила на лапе три жирные точки. Пес прокусывал меж волосками.
– И колбасы… Ребра одни!
– Фома, не мешай! – вспылила Дашка. Ленка хмыкнула.
– Фома, Фома! – зашипели сзади. Девчонки обернулись.
– Чего тебе?
– У Бяши день рождения – с вас пузырь! – Громыко довольно ощерился.
– Да ну! – удивилась Ленка.
– В шесть на набережной, у фонтана. Вперед передайте. Про пузырь не забудьте.
– Я не пью, – напомнила Дашка.
– Хоть не ешь, – отрезал Громыко. – Че, пузыря жалко?
– Не жалко, денег – на электричку.
– В городе переночуешь, а завтра мы для тебя соберем.
– Ага, соберете вы, – засомневалась Даша.
– Бутылки сдадим, – захихикал Громыко. – И вообще, вдруг я тебя победю. У меня предки в деревне.
– У тебя мозг в деревне, – отшила Дашка.
– Дура, какого парня потеряла…
Даша не выдержала: двинула нахала линейкой. Громыко увернулся, подвывая, как Брюс Ли.
– Че, резкий?
– Ловкий – дети будут.
– Их утопить бы, Громыко… – Дашка достала-таки его.
– Лохудра!
– Козел!
– Девушка! – надломанный голос аспиранта заставил остановиться.
– А? – Дашка развернулась, роняя учебники.
– Я вам не помешал? – аспирант надулся мужественностью, но, поймав с десяток нагловатых взглядов, стушевался. – Как ваша фамилия?
– Гришаева, – омрачилась Дашка.
– Курс?
– Двести одиннадцать.
– Вам не интересно? – Дашка недоуменно пожала плечами: странный вопрос – кому тут интересно? Аспирант пролистнул журнал, подрядился, что делать с графой. Наконец, захлопнул талмуд. – И что мне с вами делать?
«Выручил» Сашка:
– Павел Андреевич, она совершеннолетняя… – Окна задрожали от смеха, Дашка поймала лукавый взгляд бывшего хахаля, сверкнула глазами. Саня заплакал в конспект. Аспирант опешил, не нашел ничего умнее, как схватиться за мел. Рука крошила буквы: иксы, игреки, квадратные корни; его уши побагровели – снизу-вверх, сверху-вниз, пена формул накрыла голову преподавателя.
– Таким образом…
– Каким, позвольте уточнить? – Сашка привстал над партой, зал застонал. Дашка глубоко задышала; Фома, показав отставному хахалю кулак, одернула:
– Ну, его, Дуся!
– Ну! – Дашка опала на скамью.
– Дворнягу лучше дорисовывай. – Фома пододвинула рассыпавшийся альбом, скользнула глазами по листам. Воскликнула шепотом. – Ой, могила!
– Сама могила – крест! – Даша спешно собрала листы, затолкала под картон. Фома наклонила голову.
– В парке, что ли? – догадалась она, заметив после паузы. – Великоват…
– Нормально.
– Эх, Дуся, скучно тебе без мужика! – захихикала Ленка.
– Обойдусь.
– Эдак через год крест над деревьями вырастет.
– Совсем со своим Фрейдом с ума сошла.
– Саня вон как бесится…
– Спермотоксикоз у него, кол садовый – пусть мочалок дрючит, – зло кинула Даша, Саня отвернулся. Аудитория потихоньку успокоилась: баюкает аспирант, поскрипывает мел под гундосое бормотание. Между партами бродит листок приготовлений; народ вписывает пожертвования на Бяшин балдеж. С небольшой заминкой он вернулся к Громыко. Парень уткнулся носом в расчеты, вскоре довольно оторвался.
– Нормально!
– Что, Громыко, опять облюешься? – съязвила Фома.
– Еще как, Ленусь. Только ваших фамилий не вижу. Съезжаете что ли? Гоните на фуфырь.
– С меня «Амаретта», – пообещала Фома. Громыко кивнул, вывел, высунув язык:
– «Амаретта» – Фома… Так! Что-то никто гандонов не несет…
– Тебя хватит, гандоновая фабрика! – Фома цыкнула сквозь зубы. Дашка ничего не слышала, два листа не желали прятаться вместе. Собакин лез из-под креста, давился духотой. Дашка пожалела его, перевернула… Набросок парковой площади остался в руках. Грифельные разводы долбили нарисованный асфальт, крест обрекал присутствием – могила на перекрестке. Могила… Ой! Лист попробовал упасть, Дашка подхватила уголок пальцами, уложила рисунок тыльной стороной. Домой: вот так – подальше от бурундуков и зайцев. Заполыхало левое ухо, она подняла глаза. Саня. Чертит ручкой по парте, зло щурится.
– Птенец! – прошипела Даша еле слышно.
– Целка, бл! – нарисовали Сашкины губы.
– Таким образом… – Звонок опрокинул сонное царство.
* * *
– Не бесись, Дуся! – огрызнулась Фома.
– Чего он? – Дашка покосилась на хачиков: вьются вокруг фонтана, раздевая глазами Фомичеву. Ленка красивая, а с пузатой бутылкой «Амаретты» – вдвойне.
Читать дальше