Рамзан Саматов - Амурский сокол. Путь Воина

– … Без жертвы невозможно угодить Богу и спастись, и, может быть, еще и по этой причине Бог попускает на земле войны, болезни и прочие испытания. Ведь на войне люди поставлены в такие условия, что часто бывают вынуждены жертвовать собой ради других, тогда как в мирное время они ничего такого никогда бы не сделали… 8 8 Из проповеди священника Ионна Павлова. «В начале было слово. Сто избранных проповедей.»

Марья, наконец, разглядела среди прихожан большую фигуру Никодима. Поймав взгляд женщины, мужчина улыбнулся и кивнул. Он за последние дни еще больше окреп, загорел, но немного осунулся. Дают знать заботы, которые он взвалил на себя. Это был уже не тот медлительный Никодим, раздобревший на спокойной и сытной службе у губернатора. Сейчас на Марью смотрел усатый казак с сильным, жестким и волевым лицом, что бывает у людей, побывавших на войне и смотревших смерти в глаза.

Никодим вышел из церкви, подождал Марью и, тепло поздоровавшись, они пошли по улице. Дома их ждала Глашина дочка Фрося с детьми. Так и пошли рядышком, не обращая внимания на заинтересованные взгляды сельчан: Марья беззаботно размахивая концом платка, а Никодим – ведя лошадь за узду. Посторонний человек мог бы подумать, что это возвращается казак со своей супружницей с воскресной службы.

Дойдя до дома, Никодим, первым делом, пошёл посмотреть на Сереженьку.

– Ну что, сокол ясный, растём?! О, какой мы теперь большой стали! Улыбаться умеем! А зубы-то где? Нет зубов? Ну, ничего, это дело наживное…

– Марьюшка, а он хорошо кушает? – спросил мужчина разогнувшись. – Не капризничает?

– Сереженька у нас мальчик не капризный. Серьезный, я бы сказала. Он всеми силами старается быстрее вырасти. Будто спешит куда.

– Куда спешит? Известное дело, куда! – воскликнул Никодим. И сам же ответил: – Ко мне!

Марья рассмеялась – ей было душевно в компании этого мужчины. Но следующие слова Никодима заставили ее расстроиться.

– Марья, мне скоро предстоит уехать. Часто не смогу теперь приезжать. Вот я думаю: может мне Сереженьку с собой забрать?! Авось найду там кормилицу…

– А чем я тебя не устраиваю? – вскинулась Марья. – Не отдам я тебе сыночка. Куда ты собрался? Опять искать свою Ликин?

– Нет, Ликин, пожалуй, я не найду уже… Нет никаких следов.

Дело в другом. Нашего губернатора отправляют в отставку. Не понравилось Государь Императору, как он дело повёл с китайцами. Вот, решил меня облагодетельствовать новой службой перед отъездом из Благовещенска. Рекомендовал меня в лесную службу помощником лесничего. Звание унтер-офицера пожаловал и жалованье неплохое. Теперь мое жильё будет вдалеке – участок находится в ста верстах отсюда. Я подумал, что тебе тяжело будет с двумя детьми одной…

После этих слов в глазах Марьи вспыхнула надежда, но Никодим продолжил:

– Я говорю: может я заберу Сереженьку-то?!

– Не отдам мальчика! – воскликнула со злостью Марья. – Что хочешь делай!

– Ну, ладно, ладно… – сказал примирительно Никодим. – Я же так… чтобы тебе ношу облегчить.

– Не тяжела ноша. Справлюсь как-нибудь.

– Марьюшка, сердце мое, не обижайся. Не могу я тебя забрать. Там же тайга, лес. За сто вёрст человеческого жилья не найдёшь.

– А я и не напрашиваюсь! – сказала Марья успокаиваясь. – Значит, хотел в свою «тьмутаракань» Сереженьку нашего забрать?! Нет уж! Пусть здесь живет… нечего ему в таком крошечном возрасте по лесам шастать! Мы с тобой договаривались вначале, что до четырехлетнего возраста думать не смей забирать его!

– Хорошо, Марьюшка! – прогудел басом Никодим. – Только не злись! Полдень уже – может покормишь казака?!

Марья всплеснула руками и засуетилась, забегала, приговаривая:

– Вот дурья башка! Вот дурная баба… Прости, господи! Сейчас, сейчас…

Сноровисто вытащила любимый чугунок из остывшей печи – долго держит тепло – сбегала в погреб за разносолами, нарвала с огорода зелени и, спустя небольшое время, стол ломился яствами. Тут был и квас ядреный, были и морковные пирожки, малосольные огурчики, и сало нарезанное тонкими пластами; кроме того: наваристый борщ со сметаной, рыба запечённая и каша из полбы – на то и воскресенье, чтобы угощаться.

Никодим взял большой кусок хлеба, положил сверху пласты сала, откусил, затем отправил в рот дольку чеснока, пожевал и погрузил ложку в тарелку с борщом…

– Ммм… Вкусно как, Марьюшка! Язык можно проглотить. Давно я не едывал такого борща.

– Кушай, Никодим! – сказала Марья. – Вон ещё огурчиков малосольных бери! Грибочки! Лучок зелёный!