Владимир Востоков - Знакомый почерк

— Если повторится что-нибудь подобное, гражданин Храмов, боюсь, вам придется отвечать перед судом.

— Уверяю вас…

Рагозин встал.

— Не смею дольше задерживать…

…Эту маленькую профилактическую операцию можно было считать удачной. Но капитан Краснов и его товарищи не знали, что Храмов принадлежит к тому сорту людей, которые действуют по излюбленной поговорке преферансистов: «Битому не спится». К тому же Евгений Петрович, мнивший себя, кроме всего прочего, еще и психологом, рассудил так: человека, только что вызывавшегося в прокуратуру, невозможно заподозрить в том, что он будет разбрасывать и рассылать антисоветские листовки на второй день после вызова. Посему он оттиснул пять новых листовок и отправился гулять по городу.

И вот что из этого вышло…

На почтамте за высокой стойкой-столом с покатыми треугольными плоскостями стояли двое молодых парней. Один мучительно сочинял длинную телеграмму, другой со скучающим видом поглядывал по сторонам. Рядом писал телеграмму пожилой интеллигентный дяденька в серой шляпе и синем плаще. Скучающий несколько раз останавливал на нем взгляд. Кончив писать, дяденька отошел от стола, а парень обратил внимание, что он оставил какую-то бумажку с синим печатным текстом. Может, забыл? А может, это какой-нибудь рекламный проспект? От скуки парень взял листок, пробежал его глазами.

— Витька, смотри!

— Чего тебе? — недовольно буркнул Витька.

— Ты прочти, что тут написано.

Витька прочел и свистнул от удивления.

— Где взял, Санек?

— Вон, видишь, серая шляпа, синий плащ?

— Ну?

— После него осталось.

Витька, скомкав и сунув в карман недописанную телеграмму, с листком в руке двинулся к очереди, где стоял интеллигентный дяденька. Санек за ним.

— Это вы оставили, гражданин? — спросил Витька ласковым голосом.

Евгений Петрович высокомерно сделал вид, что не к нему обращаются.

— Я вас спрашиваю, гражданин. — Витька дернул Храмова за рукав. Это было уже слишком.

— Идите прочь, хулиганье! — несвойственным ему визгливым голосом крикнул Храмов.

— А-ага, — сказал Витька, — мы хулиганы, а вы кто? — Он сунул листовку Храмову под нос.

Очередь рассыпалась, их окружили. Густой бас спросил:

— А в чем дело?

Витька помахал листовкой.

— Вот, разбрасывает по столам.

— Что там написано?

— Это вслух читать — уши завянут, — сказал Санек.

— Тогда по шее ему, — деловито предложил бас.

— В милиции разберутся. Давай-ка, Санек.

И не успел Евгений Петрович крикнуть слово протеста, как был крепко схвачен с обеих сторон за руки и выведен на улицу.

В отделении милиции дежурный младший лейтенант, выслушав сбивчивый рассказ Витьки и Санька, прерывавшийся истерическими восклицаниями задержанного, вызвал начальника. Тот прочел листовку, велел быстренько оформить протокол и подать к выходу автомобиль. Через несколько минут Храмов, Витька и Санек сидели в одном из кабинетов областного управления КГБ.

Храмову предложили выложить все из карманов. Обнаружилось еще три экземпляра листовки (один ему удалось удачно оставить на столике в кафе по пути на почтамт). Виктора Сомова и Александра Козельцова, которые оказались слесарями завода «Газоаппарат», попросили дать письменные показания, а потом сказали, что они могут идти и что, возможно, их еще вызовут.

Первый допрос производил капитан Краснов вместе с Сысоевым.

Евгений Петрович раскололся легко, как гнилой орех. При обыске на квартире он сам извлек из чемодана с приготовленным к сдаче в прачечную бельем свою портативную типографию. На него и противно и жалко было смотреть, когда он, лихорадочно блестя глазами, все спрашивал и спрашивал чуть не через каждые пять минут, что с ним будет.

— Да перестаньте вы хныкать, — в конце концов не вытерпел Сысоев и кивнул на Краснова. — Скажите спасибо, что вас, старого человека, вовремя остановили. А то, может, вы бы не таких дров наломали.

В тот момент Храмову был темен смысл сказанного Сысоевым. И лишь по ходу многочисленных допросов он постепенно начал понимать, что уже с лета находился под постоянным наблюдением и что, стало быть, ему не дали бы зайти слишком далеко. Перед Красновым, который на каждом допросе включал магнитофон, Евгений Петрович не скрывал ничего, он вывернул себя наизнанку, рассказав всю жизнь. И почувствовал глубокое облегчение, словно магнитная лента намотала на себя все мутное, что до той поры он носил внутри, таил, копя озлобление. И постепенно он ожил. У него порой возникало ощущение, что когда-нибудь Краснов будет его другом. Странные фантазии!