Владимир Востоков - Знакомый почерк

— Я поговорю с ним.

— Тогда действуй. И побыстрее.

…С Тереховым разговор происходил в кабинете секретаря парткома Нагаева. Когда Краснов объяснил Терехову, что нужно его заявление, профессор поежился, однако сказал так: «Никогда не приходилось быть жалобщиком. Но если возникла такая необходимость, я готов выглядеть в глазах Храмова даже кляузником». И на том вопрос был исчерпан.

Следователю прокуратуры Рагозину, которого выделили в помощь Краснову, не требовалось долго разъяснять его задачу. Краснов принес ему анонимку, адресованную Терехову, личное дело Храмова и акты экспертизы. Через сутки Храмов получил повестку с вызовом в прокуратуру.

Прочтя повестку раз и два, Евгений Петрович струхнул. Его — в прокуратуру? За что? Он не ведал за собой деяний, которые могли бы привлечь к его особе внимание прокуратуры. Неужели листовки? Но у него хватило здравого смысла, чтобы сообразить: если бы по листовкам вышли на след, ему не стали бы слать повесток. В данном случае повестка послужила бы сигналом злоумышленнику: спрячь орудия преступления, уничтожь улики. Нет, тут что-то другое. Однако он непроизвольно посмотрел на пальцы — нет ли следов синей краски. И чертыхнулся: неврастеник! Он же работал с печатным станком пять дней назад. Откуда быть краске?

В прокуратуру отправился Евгений Петрович, как принято выражаться в таких случаях, теряясь в догадках.

Следователь Рагозин встретил его не очень сурово, даже поинтересовался для начала здоровьем.

— Ничего, благодарю вас, — Храмов приосанился.

— Извините, Евгений Петрович, я задам вам несколько вопросов.

— Имеете право.

— Вы свою переписку всегда подписываете собственным именем?

— У меня не очень-то обширная переписка.

— Но все-таки ответьте прямо на поставленный вопрос.

— Непривычно слышать. Разумеется, я подписываюсь.

— А не могло быть случая, что какое-то письмо вы не подписали? Скажем, по забывчивости. — Рагозин словно давал ему лазейку, но Евгений Петрович ею не воспользовался.

— У меня хорошая память.

— Значит, неподписанных посланий, то есть анонимных, в вашей практике не было?

Опустив глаза, Евгений Петрович быстро соображал: что у него есть, у этого насмешливо-вежливого следователя? Что он имеет в виду? Если рукописные листовки-открытки, то ему, Храмову, отсюда, наверное, одна дорога — в тюрьму. И вдруг он вспомнил то, что успел уже забыть, — свое анонимное письмо Терехову. Либо тем, либо другим, но чем-то прокуратура располагает. Значит, отнекиваться глупо, нужна другая тактика. Он сказал:

— Не помню. Все возможно…

Рагозин тоже сменил тактику.

— Простите, Евгений Петрович, вы человек высокообразованный, и мне неловко вести беседу с вами так, как ведут ее с детьми. — Он подвинул поближе к Храмову хлипкую папочку с завязанными бантиком тесемочками. — Лучше ознакомьтесь с этим, а потом мы продолжим разговор. — И добавил, увидев, как Храмов сунул в рот пустую трубку: — Можете курить. Я тоже курящий.

— А я сухой курящий, — сказал Храмов и развязал тесемочки на папке.

Сверху в папке было подшито его письмо к Терехову, отправленное больше года назад. Евгений Петрович не стал его читать. Он вздохнул: слава богу, это не открытки. Дальше шли два акта почерковедческой экспертизы. Их он прочел. Закрыл папку и спросил, не чувствуя ни малейшего смущения:

— Но с чем сравнивали?

Внимательно наблюдавший за ним Рагозин все же ожидал, что хоть капля стыда осталась в этом представительном, таком вальяжном человеке, которого он видит впервые и к которому до этой минуты не имел особых оснований питать недобрые чувства. Но, судя по реплике, стыда тут не было. И Рагозин изменил тон, сделался подчеркнуто официальным. Храмов был ему антипатичен.

— Сравнивали вот с этим. — Рагозин достал из среднего ящика стола личное дело Храмова.

— Но тут же изменен почерк.

— Вы изменили его недостаточно умело, и это до известной степени делает вам честь.

Храмов не услышал издевки в последних словах. Он сокрушенно покачал головой.

— Все-таки он пожаловался… А ведь больше года прошло… Да, больше года…

— Анонима не так легко найти. Вы задали людям не очень приятную работу.

— Да, понимаю… Это было какое-то затмение…

— А вы понимаете, чем эти затмения могут кончиться?

— Неужели он потребует суда?

— Пока не требует. Профессор Терехов просит оградить его от анонимных оскорблений.

— Это было всего лишь раз…