Джорджо Щербаненко - Венера без лицензии

Он быстро захлопнул книгу, поставил ее обратно на полку. Что-то насторожило его – и здесь, в доме, и снаружи: полоска светлеющего неба на горизонте какая-то подозрительно мутная. Он метнулся из комнаты так, будто уже знал, что произошло, хотя, честно говоря, пока это были лишь неясные предчувствия. Подошел и стукнул в дверь соседней комнаты.

Ответа не последовало. Он подергал ручку: заперто на ключ. Наконец все стало ему ясно, и он забарабанил что было сил.

– Откройте, иначе я вышибу дверь.

Ключ в скважине повернулся, и за дверью он увидел то, что ожидал: правой рукой Давид прижимал к левому запястью платок весь в крови – она стекала на пол. Так уходят из жизни только вконец отчаявшиеся люди.

Не говоря ни слова, Дука втолкнул его в ванную, на стене висела аптечка, в которой, как ни странно, нашлось все необходимое. Парень безропотно положил на раковину свою ручищу и позволил оказать себе помощь. Вена была вскрыта наилучшим образом для достижения поставленной цели: максимальная потеря крови при минимальной длине пореза, – но значит и шить меньше, нет худа без добра. Не прошло и получаса, как несостоявшийся самоубийца уже лежал на постели. Повязки не было видно под манжетой рубашки. До сих пор он не издал ни единого звука.

Спаситель тоже помалкивал. Уложив Давида, он решил найти виски. Для него это было плевое дело: куда еще такой верзила спрячет бутылку, как не на шкаф? Приподнявшись на цыпочки (он был не намного ниже Давида), Дука сумел-таки дотянуться до этого мальчишеского тайника, вытащил бутылку и про себя нервно рассмеялся.

Пил он прямо из горлышка: глоток – выдох, глоток побольше – опять выдох, третий глоток – ну все, хватит. Эти три глотка были ему необходимы, хотя и они не смогли полностью растворить страх, сковавший все внутренности. Он убрал бутылку, присел на кровать к Давиду и глянул ему прямо в глаза. У того был совершенно невозмутимый вид: ни испарины, ни слез, ни болезненной бледности. Это-то и самое страшное: собрался умереть спокойно, на трезвую голову. В двадцать два года.

– Вам не случалось думать о ком-нибудь, кроме себя? – спросил Дука, отвернувшись от него и уставясь в молочно-белесый туман за окном.

Молчание.

– Нет, не только об отце, хотя не знаю, как бы он пережил вашу смерть... А о других, вообще о людях, о первом встречном вроде меня?.. Допустим, я бы не услышал, как скрипнула дверь, когда вы прошли в ванную за ножницами. Попытайтесь представить себе, что было бы, если б я спал и утром обнаружил бы холодный труп. Я всего три дня как из тюрьмы, отсидел за убийство – понимаете, за убийство, хотя и со смягчающими обстоятельствами. И вот меня застали бы над трупом молодого человека, после того как мы вместе провели вечер в компании девиц сомнительного поведения – там внизу, в гостиной, все улики налицо. Вам, конечно, невдомек, какое богатое воображение у наших газетчиков и как подозрительны наши полицейские. Тут же зайдет речь о наркотиках. Меня, как врача, которому запрещено практиковать, наверняка объявят устроителем ночной оргии с употреблением героина, кокаина, мескалины, марихуаны. И конечно, ваше самоубийство будет поставлено под сомнение. «Кто-то перерезал ему вены, пока он пребывал в состоянии наркотического опьянения», – всегда найдется следователь, готовый выдвинуть такую версию. Таким образом, мне опять намотают срок – теперь уж на всю катушку. Вам, конечно, до этого нет дела: кто я для вас? Но я не один, у меня сестра с незаконным годовалым ребенком и кормить их некому, кроме меня. Разве что пойдут с протянутой рукой, как оно и было, пока я сидел... А уж теперь, после вашей дурацкой шутки, я был бы и вовсе конченый человек. Вам недосуг об этом думать, а мне приходится, и если я не придушил вас собственными руками, когда увидел с перерезанной веной, то лишь благодаря своему невероятному самообладанию.

С постели донеслось одно-единственное слово, краткое, еле слышное, однако произнесенное так, что могло бы растрогать кого угодно:

– Извините.

Давид чуть-чуть прикрыл глаза; а он тоже умеет владеть собой, подумал Дука.

– Никогда больше так не делайте, Давид. – Голос его звучал угрожающе. – Я не в состоянии следить за каждым вашим шагом; кто захочет себя порешить, все равно это сделает, даже если его караулят десять человек. Вас можно понять, вы устали от жизни, но потерпите немного, вот закончу работу, через месяц вы будете пить одну минеральную воду и без меня сможете делать что вам вздумается. Но пока я здесь... – он взял его за ворот распахнутой рубахи и, хотя это было нелегко, приподнял почти до сидячего положения, так что они оказались лицом к лицу, – пока я здесь, вы ничего подобного не допустите: поверьте, я найду способ вам помешать, а потом прикончу своими руками и уже не столь благородным манером.