Джорджо Щербаненко - Венера без лицензии

На вопрос № 2, наиболее скабрезный, экзаменуемая ответила кратко:

– Нет.

Аналогично ответила она на вопросы 3, 4 и 5. Подруга подала ей налитый бокал и хотела было тоже послушать, но, будучи шокирована непристойностью вопросов 6 и 7, не говоря уже об ответах, вернулась на диван и села поближе к приемнику.

Вопрос № 8 был последний, и, отвечая на него, Мариолина казалась почти растроганной:

– Нет, что ты! Он включил маленький приемник возле кровати, и другого света не было. – Она с видимым удовольствием описывала происшедшее: – Он дал мне прикурить, извинился за то, что мало говорит, потом спросил, хочу ли я остаться на ночь, или меня лучше отвезти домой. Я сказала, что мне надо домой, пошла в ванную, а когда вернулась, он был одет – брюки, рубашка, ботинки – и опять попросил прощения.

– За что?

– За то, что не может меня проводить. Сказал, что ему неудобно.

– Перед кем?

– Перед тобой. Ему неловко тебя видеть после всего...

Итак, сексуальное обследование закончено. И с этой точки зрения Давид Микеланджело оказался совершенно нормален. До чего же банально! Ответы Мариолины на восемь технических вопросов не оставляли сомнений. Давид Аузери – здоровый парень, по-старомодному охочий до противоположного пола, без всяких там наваждений и аномалий. Злоупотребление алкоголем пока не оказало на него никакого разлагающего воздействия. Напрасно отец полагает, будто он заторможен и не от мира сего. Заключение эксперта в лице Мариолины свидетельствовало о том, что все у него в порядке.

Он поднялся со ступеньки и подал руку своей осведомительнице.

– Выпьем на дорожку.

Несколько купюр из выданного инженером Аузери аванса с большим достоинством перекочевали из его кармана в сумочки двух простушек. Он довез девушек до еще открытого ресторана, где и оставил их под звездами, а сам на тихом ходу (пусть «Джульетта» отдохнет от скоростей) вернулся к вилле. У ворот его встретил почтенный старик в плаще, надетом поверх длинной ночной рубашки, и на чистом, даже без намека на диалект, итальянском языке объявил, что он здесь служит, извинился за свой вид и сказал, что имеет поручение от младшего синьора Аузери показать отведенную ему комнату и снабдить всем необходимым для ночного отдыха.

В сопровождении дворецкого, каких теперь увидишь разве что в кино, он проследовал на второй этаж, где ознакомился с виденной ранее ванной, а также с комнатой, после чего экскурсовод, учтиво прижав руку к груди, чтобы не распахнулся плащ, оставил его в одиночестве.

Комната располагалась рядом со спальней Давида (в этом доме он уже ориентировался). Очевидно, что инженер Аузери, наезжая сюда, ночует именно здесь. К такому заключению ему помогли прийти и житейская логика, и книги на полке, подвешенной к стене. Два тома истории второй мировой войны, один том истории республики Сало, история Италии с 1860-го по 1960-й год, «Человеческое познание» Рассела, рекламная брошюра на английском языке, посвященная невозгораемым лакам, и несколько подшивок журнала «Пути мира». Весьма конструктивное чтение для такого хорошо сконструированного ума.

Он не привез с собой никаких вещей, поскольку, уезжая из Милана, не думал, что останется. Впрочем, не важно. В ванной он выдавил на язык немного пасты и прополоскал рот. Потом наскоро обмылся под душем и в трусах вернулся в свою комнату. На душе скребли кошки.

В открытое окно волнами вливался влажный воздух, летали комары, над всем нависла гнетущая тишина, потому что на нижней дороге в этот час не было ни одной машины. Настроение ухудшилось, когда, несмотря на принятый душ, он обнаружил на шее длинный волос Франсуазы Харди. Ночные часы и в тюрьме были для него самыми трудными. Всякий раз он к ним готовился, ждал атаки враждебных мыслей, но когда они подступали, словно морской прилив, то неизменно застигали его врасплох, он барахтался, захлебывался и мучился гораздо больше, чем ожидал. Ладно, переживем и эту ночь.

Прежде всего надо погасить ненависть к главному врачу клиники Арквате. Фигура он, конечно, одиозная, начиная с внешности (конюх, переодетый преуспевающим хирургом), кончая моральным обликом, тембром голоса, шутовскими манерами... И все же ненависть – бесплодное чувство. Не нравится тебе Арквате – так ушел бы просто из клиники и не разжигал в себе ненависть.

Ослепленный этой ненавистью, он и совершил ошибку, слишком близко к сердцу приняв тот утренний эпизод. Они с главным врачом выходили из палаты синьоры Мальдригати после чисто формального осмотра, и главный врач, оставив дверь открытой (он будто из принципа никогда не закрывал двери), громко выругался.