Сергей Высоцкий - Выстрел в Орлиной Гриве

"Чего он так злится? - удивился Николай Ильич. - Чудак человек!"

Словно спохватившись, Мокригин смолк. Потом сказал уже спокойно:

- Я, Коля, тебе и вчера говорил: выбрось из головы эти фокусы-покусы. Деревенька моя - ах, ах!.. Сынок теперь сыскался... Прожил полжизни без земляков и без сына - и еще проживешь. Без друга - никогда. Нет жизни без верного кореша. Нет опоры. А землячки, детки - фить, разлетелись в разные стороны, кричи - охрипнешь!

Он заворочался в кровати так, что пружины застонали. Достал со стула папиросы. Закурил.

- Я вот, Коля, в детдоме вырос. А где родился - не знаю. И не интересуюсь. Без роду, Коля, я и без племени. Сколько себя помню - все с места на место кочевал. Из детдома в детдом. И никуда меня не тянет. Знаешь, как говорится, рос мал, вырос пьян, ничего не знал. - Григорий громко, натужно захохотал. - А спросят меня, откуда я, - "отовсюду", отвечу.

Потом они долго лежали молча. Николай Ильич курил, думал. И, уже совсем засыпая, сказал мечтательно:

- Нет, Гриша, что ты ни говори, а напишу я сыну письмо.

Мокригин не ответил. "Наверное, уже спит, - подумал Николай Ильич. Ну да бог с ним. Проспится - отойдет. И чего он разошелся?"

Но утром Григорий встал хмурый. Молча поел картошки, поджаренной с лосятиной, выпил полстакана водки. А когда оделся и собрался уходить, сказал:

- Ты вот что, Коля, поступай как знаешь. Только я тебя родным считал. Надеялся, что друг за друга держаться будем. А ты... - Он посмотрел на Зотова долгим тяжелым взглядом. - Смотри, Колюн, не прогадай. Ты меня знаешь... Пошлю письмо прокурору, а сам слиняю. Я-то крышу везде найду. А вот как ты с сынком встретишься? Сдохнешь в тюряге. Тебе и трех лет хватит.

Повернулся и ушел, хлопнув дверью и пнув в сенях подбежавшего приласкаться пса.

- У-у, разбойная рожа, - прошептал Николай Ильич, глядя из окошка на удаляющуюся фигуру Мокригина. "Сдурел мужик. Будто белены объелся. "Я тебе друг, я тебе друг!" А как поперек что скажешь, того и гляди в рожу заедет. И откуда он свалился на мою голову? И чего ярится?"

Зотов долго сидел не двигаясь, тяжело навалясь на стол. Глядел пустыми глазами сквозь замерзающее оконце на темный ельник, где только что скрылся Григорий. Ледяные мохнатые веточки незаметно, будто сами собой, рисовались на стекле, сплетались в причудливые узоры, постепенно закрывая от Николая Ильича белую поляну с небольшим стожком и синеющий в рассветной мгле лес.

"Не доведут меня до добра мои думы, - вздохнул Зотов, оторвав наконец взгляд от заледеневшего окна. - Делом надо заняться". Он убрал со стола и сел подшивать валенки: давно собирался, да все было недосуг. Николай Ильич принес из кладовки кусок войлока, вар, дратву. Сапожный нож оказался туповат, и старик долго точил его на бруске. Ему вспомнилось, как он познакомился в колонии под Архангельском с Гришей. Гриша только что прибыл из пересыльной тюрьмы и сразу же проигрался в карты. Наутро он отправился на работу в лес, напялив на себя несусветное тряпье. На ногах у него болтались голенища от валенок, а на ступни были намотаны прикрученные веревкой тряпки. Вечером Николай Ильич стал свидетелем того, как, прижав в углу барака совсем молоденького плачущего паренька, Мокригин сдрючивал с него старенькие валенки. Зотову стало жаль мальчишку, и он сказал Грише:

- На что позарился? Через два дня будешь голыми пятками сверкать... А из твоих голенищ я фартовые валеночки слеплю. Сноса не будет.

Мокригин глянул на него зверем. Спросил:

- Сколько паек?

- За так сделаю, - махнул рукою Зотов и за вечер смастерил Грише из голенищ приличную обувку. Батина школа пригодилась - Илья Куприянович Зотов был лучшим сапожником на всю волость.

Николай Ильич подшивал валенки и вспоминал про колонию, про то, как сошлись они с Гришей. Тогда разница в годах была особенно заметна. Это сейчас она почти стерлась, не чувствуется. А в то время Мокригин против Николая Ильича совсем мальчишкой выглядел. Зотов подумал о том, что в первое время их знакомства, глядя на Гришу, все сына вспоминал. И нет-нет да рождалась тревожная мысль: ну как и сын по кривой дорожке пошел? Так же, как этот Гриша Собачник, сидевший за грабеж. Только раньше злость на Тельмана все другие мысли пересиливала. Вспомнит, погорюет, да и снова забудет надолго.

Чего уж стал покровительствовать ему Гриша, Николай Ильич в толк взять не мог. Да и задумываться не хотелось. Сдружились - и ладно. Может, оттого, что родителей Мокригин не знал? А может, из-за того, что Николай Ильич всегда был ровным, спокойным, не обижался на злые Гришины выходки.