Анатолий Афанасьев - В объятьях олигарха

Ко мне баба Груня отнеслась с жалостью, с первого взгляда почему–то решив, что я чахоточный. Мне тоже как- то сразу приглянулось ее круглое, покрытое оспинами лицо, обветренное и навеки сожженное печным жаром. Когда бы я ни заглянул на кухню, меня поджидали горячие пироги и жбан с медовухой. По твердому убеждению бабы Груни, именно это сочетание, да еще с добавлением настойки чеснока с алоэ способно поднять на ноги самого запущенного страдальца. Ни в какие аптечные лекарства она, естественно, не верила.

Разговаривали мы, как правило, о ее незаладившейся личной жизни. Пока я лакомился пирогами и медовухой, баба Груня сидела напротив, подперев пухлый подбородок кулачками, скорбно покачивая головой, туго замотанной алой косынкой с вензелем английского королевского дома. Я задавал наводящий вопрос, баба Груня отвечала сперва неохотно, затем постепенно увлекалась воспоминаниями и с милой, застенчивой улыбкой разматывала заново нить своей постылой бабьей судьбы.

Никогда ей не везло с мужиками, и все потому, что чересчур им благоволила. Первый муж ей попался хороший, из себя видный, офицер из Мытищинского гарнизона, но оказался таким пьяницей — не приведи Господь. Груня сама тогда жила в Мытищах и только начинала поварскую карьеру, торговала горячими пирожками возле гарнизонной проходной. Там и познакомилась с суженым, но из вооруженных сил его вскоре после свадьбы поперли. На дворе еще стояла худая коммунячья пора, сильно пьющих в армии не держали, избавлялись от них. После демобилизации лейтенант Шурик, голубоглазый ангел, взялся керосинить уже всерьез и буквально за год пропил все что смог: холодильник, телевизор, приемник, свое и женино барахло, а также здоровье и любовь. Помер тоже нескладно: в гаражах налакался с друзьяками тормозной жидкости, отлакировал ее пивом и в тяжких мучениях, но без особых сожалений покинул земную юдоль. На прощание через стоны и боль успел покаяться перед любимой супругой за то, что поломал ей жизнь, уродившись алкашом. От страшного потрясения у Груни случился выкидыш, да так неудачно, что после не могло быть детей. Второй раз вышла замуж уже за сорок, потеряв всякую надежду. И как–то играючи. Подружка пригласила встречать Новый год в клуб завода «Каучук», где собрались господа разных сословий, от новомодных брокеров до простых инженеров, что по тем временам еще было возможно. Груня повеселилась от души — пила, плясала, орала частушки, — потому что кто на нее позарится, на рябую, толстую и старую. Но все же нашелся ухарь, который позарился, да не какой–нибудь проходимец, а владелец бистро «Килиманджаро» на Садовом кольце и пяти палаток на Даниловском рынке. При этом не занюханный руссиянин без зубов, а достопочтенный, всеми уважаемый выходец с Кавказа с золотой серьгой в ухе. Груня, пьяная и счастливая, уже собиралась домой, когда он присоседился к ней с шампанским в руке и завел учтивый разговор. С нее хмель и дурь разом слетели, когда прислушалась к тому, что он говорил. Любезный горец признался, что наблюдал за ней весь вечер и пришел к твердому убеждению, что такую женщину он искал всю жизнь. Больше того, он успел навести справки у подруги и узнал, что Груня знатная повариха и вообще привержена к домашнему очагу, хотя и безмозглая руссиянка. Поэтому он с чистой душой предлагает ей руку и сердце, а для скрепления союза дарит вот эти драгоценные сережки с бирюзовыми камушками… Шел межеумочный период между пребыванием на троне лучшего немца Горби, который уже получил пинка под зад, и окончательным воцарением пьяного Бориски, приведшего с собой несметную рать молодых чикагских реформаторов; независимые, свободолюбивые жители гор еще только приглядывались, принюхивались к ничейной Москве, готовясь к набегу, и предпочитали жениться на аборигенках, вместо того чтобы брать их в рабыни, как в последующие годы. Груня второй раз за вечер захмелела, но теперь не от вина, а от умиления: никто отродясь не делал ей подарков, если не считать случая, когда первый муж, куражась, прицепил к ее кофте погон, а после заставил маршировать мимо него, отдавая честь и выкрикивая: «Слава героям Шипки!»

На другой день Груня уже хозяйничала в бистро «Килиманджаро», со скандалом оставив работу в «Славянском базаре», но счастье длилось недолго. Не прошло и полугода, когда она прознала, что таких жен, как она, у основательного, предприимчивого горца еще пяток раскидан по разным губерниям; кроме того, у него две жены в Махачкале, которые считаются законными, потому что он отдал за них богатый калым. Баба Груня ушла от Руслана тихо, безо всякой обиды, унеся с собой светлую память о ночах и днях любви, которыми он ее одарил.