Анатолий Афанасьев - В объятьях олигарха

— При чем тут сон… — Я густо намазывал булку маслом и медом. — Уныние — большой грех. Нельзя вечно кукситься. Кстати, какой сегодня день?

— Четверг. — Светочка сунула в рот сигарету с золотым ободком, я поспешно щелкнул зажигалкой. — Ох, Виктор, вы такой любезный, прямо джентльмен. Как все–таки жаль…

— Светочка, спрашиваю, какой сегодня день после операции?

— Когда вам почки переставляли?

— Ну да.

— Десять дней прошло, а что?

— Да я как–то не слежу за временем, а оно у меня ограниченное. Наверное, слышала, как хозяин распорядился? Через три месяца готовую книгу на стол. Социальный заказ. Читатель заждался.

— Слышала, слышала, — пробурчала она, пряча глаза. — Вы уж постарайтесь, а то как бы не вышло хуже.

— Думаешь, если поспею, выйдет лучше?

— А то! Хоть какая–то надежда.

— На что надежда, Светочка? Здесь или в клинике, все равно уморят. Патиссон уже грозился печень пересадить.

— О-о, — вскинулась девушка. — Так это же клево. Одному старичку пересадили, так он потом всех сестричек загонял. Никому проходу не давал, валил, где поймает. Никакой управы не было. Пришлось усыплять… — поняла, что ляпнула что–то не то, поправилась: — Правда, он, кажется, был англичанин. У иностранцев особые привилегии.

— Откуда ты все знаешь?

Смутилась, поперхнулась дымком.

— Ну как же, то тут, то там что–нибудь услышишь. Я штатная. От нас не скрывают.

Разговор становился опасно откровенным. С набитым ртом я прошамкал с безразличным видом.

— Я хоть не штатный, а тоже кое–что слышал.

— Да?

— Вроде у хозяина в семье неблагополучно.

— A-а, вы вот о чем. — Светины глазки масляно заблестели. — Так еще я удивляюсь его терпению. Давно пора разобраться с этой тварью.

— С Изаурой?

— Осуждать грех, но девка совсем зарвалась. Возомнила себя владычицей морской, а кто она такая? Актрисулька недоделанная. Со всей охраной перетрахалась, ни стыда ни совести. Никого не стесняется. Всю прислугу поедом ест, все ей не так, все не по ее. Да что прислугу, Лизку со свету сжила… Ой!

— Не бойся, Светочка. Я не трепло. У меня как в могиле.

— Чего мне бояться, про это все знают. Если на то пошло, Виктор Николаевич, больше скажу. Вы, наверное, думаете, Лизка из дома ломанула от большой, внезапной любви? Нет, не спорю, как писатель вы мужчина привлекательный, но бедняжка спастись хотела. У нее другого выхода не было. Актрисулька ей прямо сказала: или ты, или я. Это не пустая угроза.

— В каком смысле?

— В самом простом. Тут до вас еще, когда Изаура только в дом въехала, двух беженок босс приютил, обогрел. Джамилку и Томку. Обоим лет по тринадцать. Забавные такие девочки, все их любили, никому они не мешали. Когда босс приезжал, ноги ему мыли, массаж делали, а он им книжки вслух читал. Как–то привязался к ним, как к родным. Собирался из басурманок в христианство обратить. И что же? Появилась Изаура благодатная, поглядела на девочек, что–то у нее в башке щелкнуло — и конец. Может, приревновала сдуру, может, еще что… вечером пошла к ним в спаленку, угостила «фантой», к утру обе окоченели. Правда, без мук отошли, яд сильный был. Так она еще, стерва, над мертвенькими поглумилась. Оголила и ножками–ручками сцепила, будто лесбияночек. Босс ей, конечно, поверил. У него сердце трепетное, как у ребенка… Ох, заболталась я с вами…

Вдогонку я спросил:

— Как думаешь, Леонид Фомич дочку простит?

Задержалась в дверях, выглянула в коридор, потом вернулась на шажок.

— Не нашего ума дело, Виктор Николаевич, как они между собой разберутся, но вы тоже хороши. Неужто впрямь надеялись, что не поймают? Это же наивно.

— В помрачении был после таблеток. За то и страдаю.

— Ох, Виктор Николаевич, не хочется пугать, но настоящих страданий вы еще не видели.

С тем и убежала, крутнув хвостом.

Следующие два дня прошли без всяких происшествий. Я выздоравливал, несколько раз в день делал гимнастику, сидел за компьютером… Просился у Патиссона на прогулку, но он сказал, пока рано об этом думать.

Постепенно стало казаться, что записка Лизы мне приснилась.

На третью ночь проснулся от какого–то шума в доме. Долго лежал, прислушивался. Пытался понять, что происходит. То тихо, то чьи–то крики, топот в коридоре и словно гудение огромной бормашины. Подошел к окну. По небу метались лучи прожекторов, и вроде бы даже постреливали. Неспокойная ночь.

Ждал Свету, чтобы расспросить. Но она пришла только во второй половине дня, причем вместе с Патиссоном. Оба нехорошо возбужденные и словно из парилки.