Анатолий Афанасьев - В объятьях олигарха

— А ты почему здесь сидишь? — спросил он.

— Так положено. Миреки повсюду шныряют, и наши девочки должны быть везде, чтобы обслужить, если приспичит.

— Понятно… Так поможешь или нет?

— Говори, Митя.

Он объяснил, что ему нужно узнать, прибыл ли в «Харизму» Истопник, и если да, то где он сейчас находится. И какая вокруг него обстановка.

— Димыч здесь, — сказала Дарья. — Он в красном зале. И там же генерал Анупряк и мэр Зашибалов. Тебе к нему не подойти, Мить. Даже не пробуй.

— А тебе?

— Что — мне?

— Сможешь шепнуть ему пару слов?

Сказав это, он заранее ее пожалел. Если согласится, за ее хрупкую жизнь никто не даст и гроша. Риск безумный. Но мутантки ведь изворотливые, как химеры. Дарья смотрела на него, не отвечая. В синих омутах запылал наркотический огонь. Она словно возвращалась откуда–то к нему на свидание. Была здесь, рядом — и возвращалась. Выплывала из мглы. Он ждал спокойно. Ему некуда было спешить.

— Зачем тебе это? — спросила наконец.

— Без Истопника мне из города далеко не уйти.

Опять затянулась пауза, неподалеку раздался такой звук, будто лопнул волейбольный мяч, оба испуганно повернулись к дверям. Но никто не появился. Дарья достала пачку сигарет, нервно закурила. Митя почувствовал горечь во рту, но сигарету не попросил. Дальше услышал такое, от чего опять зашлось сердце.

— Возьми меня с собой, Митя.

— Чего?

— Что слышал. С собой возьми

Митя разозлился. Женская глупость — ужасная штука.

— Хоть понимаешь, о чем просишь? Я не знаю, что через час со мной будет, а вдвоем… Чем тебе здесь плохо?

— Плохо, Мить. Не знаю чем, а плохо. Скучно как–то. Не хочу больше.

— С жиру бесишься, Дашка. Сколько девок мечтают о твоем положении. Вам даже уколы бесплатно делают, ведь так?

— Да не в этом дело, Мить. Материально все хорошо, действительно. Я родителям помогаю, продуктишки ношу каждый вечер. Но не могу больше. Что–то сломалось внутри. Возьми с собой, пожалуйста!

Разговор нелепый, чудной. С Дарьей творилось что–то неладное. Митя и раньше сталкивался со случаями, когда переделка, зомбирование заканчивались неудачно. По Москве таких, наполовину выхолощенных, бродило сколько угодно. Сунься в любой подвал, там сидит не доведенный до ума чинарик и хнычет. Их отлавливают, вычищают, зомбируют заново, отбраковывают целыми пачками, но они снова возникают. Наполовину ссученные. Хуже ничего не бывает. Разве что целяки, те, кто каким–то чудом вообще избежал психодрома. Сам Митя был завершенным мутантом и чувствовал себя превосходно. Знал, что он раб, пусть беглый, и не тяготился этим. Готов был сдохнуть в любую секунду. Жизнь прекрасна именно потому, что в ней светится конечная кровяная точка. Как вечный фонарик в глазу.

— У тебя чип какой стоит? — спросил осторожно. — Японский или китайский?

— Не дури, Митя. — От девушки приятно потянуло травкой. — Ты на юга пойдешь?

— Тебе какая разница?

— Скоро все переменится, Митя. Разве не чувствуешь?

— Переменится, когда нас не будет.

— Дай руку, Митя. Пожалуйста!

Он сжал ее теплую, голубоватую ладонь, придвинулся ближе и успел ощутить удивительное просветление. Как будто за один присест сожрал кило колбасы. Он страшно испугался. Синеглазая, недоделанная дурочка почти проникла в его тайну. И она знала, что делает. Она явно стремилась вочеловечиться. Потом кто–то сзади шарахнул его по башке, и Митя кувырнулся в темноту.

В поместье Оболдуева я въехал через стрельчатые железные ворота, где меня и машину тщательно обыскали с помощью хитрой аппаратуры. Против ожидания оказалось, что Оболдуев обитает не в обычном загородном особняке стиля «помпезо», а в помещичьем гнезде застройки, как гласила табличка, конца XIX века. Архитектор тоже был указан — некто Адам Тарлеус. Удивило не то, что магнат сумел прикупить охраняемую государством собственность — чего они только не прикупали, — а бросавшийся в глаза контраст между идеально ухоженным парком с множеством экзотических растений, цветочных клумб, тенистых аллей, прудов и, вероятно, укромных уголков, и не- отреставрированной, с облупленными, потемневшими, поросшими мхом стенами центральной усадьбы, производящей впечатление выставленной на продажу антикварной вещицы. Улыбчивое, солнечное майское утро делало этот контраст особенно впечатляющим. Сам дворец как дворец, вероятно помещений на тридцать, не больше.

Шустрый мальчонка в промасленном комбинезоне забрал у меня ключи от «девятки» и погнал ее к гаражам, а я поднялся на высокое крыльцо и нажал электрический звонок. В вестибюле меня встретил пожилой дядька в лиловой ливрее — ни дать ни взять английский привратник, — и проводил в каминный зал, проведя через несколько комнат, уставленных роскошной старинной мебелью.