Анатолий Афанасьев - В объятьях олигарха

Во сне повидался со своими бедными родителями и уже не смеялся, плакал, просил прощения за то, что оставил их, бросил на произвол судьбы, избитых, покалеченных. Оправдания мне не было, я это видел по суровым, пьяным отцовым глазам. Печальный сон внезапно сменился странной картиной: передо мной на крестьянской телеге, какие видел в Горчиловке, провезли Лизу, но в каком ужасном состоянии! Она сидела в клетке, скованная цепями, через прутья тщетно выискивала кого–то глазами, и ее бледная, растерянная улыбка пронзила мое сердце. От ужаса я проснулся и сразу увидел, что в комнате уже не один.

Благоуханная Изаура Петровна склонилась надо мной, трясла за плечо. «Ну–ну–ну, — влажно шептала в ухо, — хватит притворяться чурбаком, подлый обманщик. Пора приниматься за дело».

До меня как–то не сразу дошло, что она елозит по мне с явным намерением изнасиловать бездыханного. Но, как ни старалась, толку не выходило. Окончательно проснувшись, я высокомерно следил за ее изощренными потугами, будто это происходило не со мной.

Наконец она утомилась, зло попеняла:

— Вот как тебя, значит, Лизка высосала, проклятая лицемерка.

— Это укол, — возразил я важно. — Доктор лечит от сухостоя. Здравствуй, И за, дорогая.

В комнате горела тусклая лампа на потолке, Изаура Петровна смотрела на меня ошарашенно.

— Что он тебе вколол? Неужели препарат «Ц»? А ты знаешь, что после этого вообще никогда мужиком не будешь?

— Так надо, — сказал я. — Леонид Фомич распорядился. Чтобы я не шалил…

— Витя, ты в своем уме?

— А что? Потеря небольшая. Зато больше времени останется для работы над книгой… Иза, ты вроде какая–то расстроенная? Что–нибудь случилось?

Пригорюнилась. Стала задумчивой. Прежде я ее такой не видел. Всегда это был сгусток сексуальной энергии, опасной и неуправляемой. Сейчас, когда ссутулилась на кровати, тихая, безвольная, в ней проступило что–то цыплячье.

— Хочешь знать? Да зачем тебе?

— Все же не чужие. И хозяин у нас общий.

Оказалось, именно в хозяине все дело. Оказалось, срок пребывания Изауры Петровны на месте любимой жены незаметно подошел к концу. И хотя это не было для нее большим сюрпризом, она знала, что так кончится, все же по- женски была уязвлена и огорчена. Появилась на горизонте некая молодая итальянка Джуди из посольства. Между прочим, шлюха высокого полета, чуть ли не племянница господина посла. Появилась не вчера, месяцев несколько назад, Оболдуев ездил к ней, иногда ее потрахивал, но Изаура Петровна не придавала этой связи большого значения. Оболдуева не тянуло на западных окультуренных шлюх, пересекался с ними разве что из спортивного интереса. Серьезная связь с иностранкой к тому же противоречила его имиджу крутого руссиянского патриота. А для него это было святое. Каждую свою очередную жену он обязательно собственноручно крестил, затем с ней венчался, а после этого, если, допустим, с любимой женой приключался несчастный случай, заказывал богатейший сорокоуст в храме Христа Спасителя, где на благодарственной стеле среди имен прочих глубоко набожных спонсоров высечено и его имя.

— Я думала, так, баловство, для слива дурнинки, ан нет, ошиблась девочка. Тут посерьезнее.

— Почему так считаешь?

— Он уже предложение сделал, мне осведомитель донес.

Я немного удивился, хотя давно понял, что жизнь таких людей, как Оболдуев, протекает не по тем законам, какие годятся лишь для нас, мелких букашек.

— Как он мог сделать предложение, если у него есть жена?

— Милый, не строй из себя идиота.

Я пересел с пола на стул. Голова слегка кружилась, но в общем чувствовал себя неплохо, примерно как на высоте десять тысяч метров над землей. Изаура Петровна протянула сигарету.

— С травкой?

— Только для запаха. Кури, не бойся.

Я закурил, не побоялся. К Изауре Петровне испытывал сложное чувство, вроде как мы с ней в чем–то породнились — породистая куртизанка и бывший литератор.

— И что теперь собираешься делать?

— А что мне делать? Ничего не собираюсь… Честно говоря, раньше подумывала устроить ему напоследок такую гадость, чтобы навек запомнил. Увы, не в моих это силах. У нас с тобой, миленький, одна дорога — в клинику Патиссона.

Сказала без горечи, даже с лукавым блеском в глазах. Может, действовала травка, а может, была мудрее, чем я о ней думал. У меня тоже от пары затяжек приятно посветлело в башке.

— Почему ты думаешь, что нас заберут в клинику?

— Не думаю, знаю. Тебя чуть попозже, меня чуть раньше. Я подслушала. Доктор два дня его обхаживал, чтобы тебя немедленно отправить, но Оболдуй уперся. Он тебя еще не на полную катушку раскрутил. Пока книгу пишешь, это время твое. Наслаждайся. А я уже отрезанный ломоть. Может, у нас последнее свидание, а ты, видишь, как смалодушничал. Но я тебя не виню. Против адского зелья никто не устоит.