Варвара Клюева - Мастер дежавю

— Ну, конечно, мне только и дела, что помнить его дурацкие розыгрыши, — буркнул Лашкевич.

— В тебе говорит зависть, сын мой, — назидательно произнес Заславский.

— Этот розыгрыш вовсе не был дурацким! — возмутилась Полина. — Мы все смеялись, как сумасшедшие. — Она повернулась ко мне. — Захожу я сюда утром, гляжу: на полу валяется какой-то коврик, а Димка, весь всклокоченный, скачет на одной ноге, а на другую пытается натянуть брючину. Я удивилась, спросила: «Ты что, ночевал здесь?» и пошла к шкафу повесить куртку. Тут Димка загораживает шкаф собой и начинает нести какую-то ахинею. Я рассердилась, оттолкнула его, открыла дверцу и обмерла. Из Димкиного пальто торчат босые женские ноги! Я чуть не выскочила опрометью из комнаты. В последний момент увидела Димкину рожу и подняла пальто. Оказалось, он подобрал где-то манекен — попу с ногами — и протащил мимо охранника в институт. Разыграл нас как по нотам — всех по очереди.

Заславский скромно потупился и пробормотал голосом Матроскина:

— А я еще и на машинке умею…

— Шут гороховый! — припечатал его Лашкевич.

Я перевел на него взгляд и спросил сочувственно:

— Трудно быть внуком академика, да, Рома?

Он попытался изобразить холодное недоумение, но предательский румянец залил его щеки, уши, шею и даже лоб. Поэтому высокомерное «Ты о чем?» прозвучало жалко и неубедительно.

— Да так, ни о чем… Мне почему-то кажется, что, если мы пороемся в файлах на твоих носителях, там обнаружится что-нибудь эдакое. Революционное. Способное произвести сенсацию в физике твердого тела.

Румянец загустел до интересного бурачного цвета. Но Рома упрямо продолжал смотреть мне в глаза.

— В физике Земли, — поправил он. — Но это мои материалы.

— Разве физика Земли и физика твердого тела — не одно и то же? — удивился я, проигнорировав его последнее утверждение.

«Ну же, — мысленно подталкивал я его, — сболтни еще что-нибудь! Намекни, в чем суть идеи, чтобы я мог разыскать человека, втянувшего отца в эту „научную авантюру“».

Лашкевич уже открыл рот, чтобы ответить, когда вмешался Заславский:

— Ромуальдыч, ты спятил? Думаешь, тебе удастся взорвать научную бомбу и утаить это от парня, подбившего Леонида Карловича на аферу? Или ты написал ему, что Геллер неизлечимо болен и передал незавершенные научные труды своему верному апостолу в твоем лице? Так тебе все равно придется сослаться на этого неизвестного гения при публикации. Рано или поздно мы узнаем, кто он, и установим авторство «твоих» материалов. Ты ведь не собираешься обрушить «сосулю» еще на одну голову? На что ты рассчитываешь, придурок?

Лашкевич даже не повернул головы. Его исполненный невыразимого чувства взгляд по-прежнему упирался в меня.

— Жаль, что тебя в этой экспедиции не сожрали акулы! Если бы не ты… — И закончил классической фразой всех разоблаченных негодяев. — Вы ничего не докажете!

Целый месяц снег таял, едва успевая долететь до земли, и только к концу декабря зима утвердилась в своих правах. Зато как утвердилась! Город за один день превратился в один большой сугроб. Мы с Полиной сбились с ног, прокладывая тропы в снежной целине. Успеть нужно было чертовски много: договориться с нужными людьми, найти реквизит, подготовить декорации. Наконец, все было готово, и мы, усталые, как ездовые лайки после дневного перехода по зимней тундре, доплелись до ближайшего кафе.

— Почему ты подумал на Лашкевича? — спросила Полина, когда официантка поставила перед нами первую порцию двойного эспрессо. — Только потому, что он внук академика?

— Не только. Я искал человека, который попытается влиять на ход разговора. Ты знаешь, что у любого разговора есть естественное течение? Если внимательно следить за ним, искусственные повороты сразу становятся заметны. Сначала Лашкевич пытался внушить нам, что физика твердого тела с точки зрения новых открытий безнадежна. Потом — плавно подвести к мысли, что папины работы известны всему институту. Когда ты вспомнила про разговор об авантюре, Рома сделал вид, будто не понимает, какое отношение это может иметь к делу. Хотя, насколько я представляю себе пьяного Заславского, никому из вас не удалось бы пропустить мимо ушей папино признание в том, что «авантюра» научная. Далее Лашкевич задергался, когда ты начала рассказывать про розыгрыш, отпустил какую-то уничижительную реплику в надежде остудить твой пыл и разозлился, когда рассказ все-таки прозвучал. Но все это только подогрело мои подозрения. А заподозрил его я именно из-за родства с академиком.