Руслан Белов: Крайняя маза

- Сзади у тебя волосы длиннее, - перебил Смирнов Стылый, заключив, что цель развязанного им диспута достигнута. - Знаешь, как их надо скручивать?

- Знаю, - буркнул Смирнов и, сморщившись, выдрал у себя клок волос.

- Пожалуйста, отнесись к этому делу ответственно, - попросил Стылый, не прекращая работу. - Если и эта веревка лопнет, нам хана, никакой бог не поможет.

Мария Ивановна, уже спокойная, вырвала у себя волосок. И по-детски скривилась:

- Больно...

- Отрастут, - засмеялся Стылый. - Волосы, говорят, и после смерти растут.

Через час он не мог без улыбки смотреть на товарищей по несчастью.

- Ты, Маш, сейчас напоминаешь мне одну модную певичку. Видел недавно по телевизору. Она говорила, что заплатила за свою драную прическу триста с лишним баксов.

Мария Ивановна улыбнулась, но не шутке Стылого, а виду Евгения Александровича - его голый череп, то там, то здесь торчащие жиденькие пряди волос цвета соли с перцем, не могли никого оставить равнодушным.

А Смирнов не обращал ни на что внимания, он плел канат, плел для себя. Только он, располагавшийся прямо напротив сейфа, мог полностью задействовать все свои силы.

Первым делом он расплел порвавшуюся веревку, разделил нити на две части и связал их. Затем принялся прясть вырванные волосы. На это ушло четыре часа.

***

Первую кошку Смирнов бросал полчаса, вторая и третья закрепились, соответственно, после пятого и второго бросков.

Первая попытка опрокинуть сейф оказалась безуспешной - голубая громадина даже не двинулась.

- Надо настроиться, - сказал Стылый, отдышавшись. - Настрой - это все. Я где-то читал, что в войну, во время атаки, два наших солдата затащили на вершину Сапун-горы восьмидесяти пятимиллиметровую пушку. После боя они не смогли протащить ее и метра.

- Устали... - пробормотал Смирнов.

- Ты коллектив не разлагай... Черт, если бы этот старый еврей не окочурился...

- Он не окочурился, а слинял вовремя... Эмигрировал на тот свет.

Они помолчали. Смирнов смотрел на Бориса Михайловича. Серый, видимо, уже окоченевший предводитель "Северного ветра" вызывал у него сострадание.

- Я знаю, почему у нас не получилось, - нарушил паузу Стылый скрипучим голосом. - Ты Машу жалеешь...

- Ты не жалей меня, - тут же попросила Мария Ивановна, подняв помутневшие глаза на Смирнова. - Я все равно умру скоро...

- Ты хочешь все испортить? - напустился на женщину Смирнов. - Ты хочешь, чтобы мы с Шурой вышли отсюда без тебя? Ты хочешь, чтобы я страдал всю жизнь?

- Ты будешь страдать?

- Конечно, нет. Если ты слиняешь к небесному прокурору, я через неделю женюсь на этой симпатичной стерве. Ты в гробу перевернешься, обещаю! И будешь переворачиваться всякий раз, когда я буду заниматься с ней любовью.

Глаза Марьи Ивановны потемнели. Зрачки сузились

- Я отдохну минут пятнадцать, и будем тянуть, - наконец, сказала она. Ты женишься на мне?

- В настоящее время слово "женитьба" у меня ассоциируется только с тобой. Хотя, когда мы отсюда выберемся, я, конечно, хорошо подумаю и только потом соглашусь.

- А если мне переломает ноги?

- То, что мне в тебе нравиться, сломаться не может...

- А если позвоночник? И я стану инвалидом?

- Инвалидами я считаю только тех, у кого с мозгами неприятности.

- Будешь катать в коляске?

- Не буду. Потому что все кончиться хорошо. Этот шкафчик ушибет тебе лишь пару ребрышек, уверен. Ну, и без синяков, конечно, не обойдется. Через час мы отправим этого зануду Стылого просить у Центнера прощения, а сами побежим в твою квартирку...

- Мазать меня йодом, - залилась Мария Ивановна смехом. - А у меня его нет.

- А коньяк есть?

- Конечно.

- Я оболью тебя коньком, а излишек слижу.

Борис Михайлович хотел поморщиться, но вспомнил, что он мертв. За него поморщился Стылый.

- Угар нэпа, да и только, - сказал он и объявил десятиминутную готовность.

***

Через одиннадцать минут, ровно в два часа девять минут ночи, несгораемый шкаф упал на Марью Ивановну.

Она закричала.

В глазу Смирнова лопнул кровеносный сосуд.

В лоб Стылого врезался осколок бетонного монолита.

Борис Михайлович не пошевелился.

8. Бетон - он и есть бетон.

Падение двухсоткилограммового шкафа не смогло разрушить бетонного блока, сковывающего Марию Иванову.

Блок лишь подался к блоку Смирнова на несколько сантиметров.

Смирнов смог прикоснуться кончиками пальцев к мертвенно-бледным пальчикам потерявшей сознание женщины.

Стылый уперся лбом в ободранный и потому колкий ковролин. Он думал, сможет ли удушить себя собственными руками. Думал, потому что в результате падения сейфа на бетон, бра слетело со стены на подлокотник кресла и разбилось. От короткого замыкания загорелись мягкие ткани кресла и лежавшие на нем одежды Марии Ивановы и Смирнова.