Руслан Белов - Крайняя маза

Шурик смотрел на ушедшего в мысли Евгения Александровича некоторое время, затем кашлянул и спросил:

- Так ты из-за женщины своей его доставать будешь или из-за денег? Скажи, мне интересно.

- Спирт будешь? - спросил его Смирнов. Шурик понял, о чем только что напряженно размышлял его визави.

- Давай. Может, не так ныть будет.

- А что, болит?

- Еще как!

- Разбавленный будешь?

- Естественно.

Смирнов сходил на кухню, принес два стограммовых пузырька брынцаловского разлива ("Только для наружного применения!") и две зеленых эмалированных кружки.

- С полевых времен их берегу, - разливая спирт, кивнул он на них. - Я геолог, пятнадцать лет по горам-пустыням лазил и из таких вот кружек пил. Ну, давай за успех нашего совершенно безнадежного предприятия!

И выцедил спирт мелкими глотками. Поставив кружку, спросил:

- А ты чего не пьешь?

- Разбавить бы надо...

- А... Извини, забыл. По мне - это барство. Сейчас воду принесу.

- И закусить чего-нибудь...

- Ну, ты даешь... Разбавить, закусить... Сразу видно - городской человечек.

Смирнова развезло, и он куражился. Он забыл, что разговаривает с человеком, изнасиловавшим его будущую жену.

Спустя несколько минут спирт был разбавлен. Выпив, Шура зацепил вилкой кусочек лосося в собственном соку и понес ко рту.

- А ты хорошо подумал? - остановил его Евгений Александрович свинцовым взглядом.

- Насчет чего?

- Насчет закуски. Ты что, забыл, откуда она боком выходит?

Шура, вернув лососину в банку, отложил вилку в сторону.

- Теперь ты три недели будешь внутривенно питаться, - усмехнулся Смирнов.

- Чепуха. У меня врачуга один есть, так он за день от четвертования вылечит.

- Ну-ну, - зевнул Смирнов. По телевизору показывали идиотский американский мультфильм. Серые волки в форме, очень похожей на немецко-фашистскую, осаждали дом Наф-Нафа.

Шура смотрел мультик с минуту, затем осторожно потер ягодицу и, пробормотав:

- Пойду еще тетрациклинчиком смажу... - двинулся из комнаты.

- Может, мумие тебе дать? - спросил вслед Евгений Александрович. Он был в духе. - У меня памирский есть, сам собирал. Пару раз смажешь, и как новый станет, снова можно будет паяльник вставлять.

- Давай! - пропустив шутку мимо ушей, обрадовался страдалец.

Смирнов вынул из ящика стенки целлофановый пакетик, черный от цвета содержимого, и с ироничной улыбкой вручил его страждущему.

Спустя некоторое время Шура вернулся в комнату.

- Так ты скажи, из-за чего Пашку-Центнера доставать будешь - из-за женщины своей или из-за денег? - спросил он, присев на корточках перед Смирновым.

- Из принципа, - Евгений Александрович купался в облаках опьянения. - Я тебе честно скажу, по-пьяному: таких женщин, как моя Юлия изнасиловать невозможно. Они, понимаешь, есть данность, они существуют даже не как спутники Юпитера, - спутники могут разрушиться, - а как закон Бойля-Мариотта. А закон Бойля-Мариотта изнасиловать невозможно. Кстати, ты, негодяй, тоже существуешь как данность, так же, как существует коэффициент поверхностного натяжения... И поэтому тебя тоже изнасиловать невозможно, что я и доказал неопровержимо с помощью простейшего электронагревательного прибора. И Пашу Центнера тоже нельзя наказать или изнасиловать. Изнасиловать можно меня, благоговеющего перед красотой природы и женщин, меня, воспитанного на моральном кодексе строителя коммунизма, Майне Риде и Окуджаве.

- А ты быстро пьянеешь... - сочувственно сказал Шурик.

- После паяльника опьянеешь... - раскис Евгений Александрович. - Я же его не тебе, я же его себе, фигурально выражаясь, в жопу совал...

- Спасибо... Кстати, коэффициент поверхностного натяжения можно легко изменить посредством вливаний.

Смирнов, безголосо мурлыча "В склянке темного стекла из-под импортного пива роза красная цвела гордо и неторопливо", пошел на кухню и вернулся с двумя пузырьками темного стекла. Они выпили.

- Так значит, ты Пашу Центнера кидать будешь из принципа? - спросил Шура, с завистью наблюдая, как смачно Смирнов закусывает лососем в собственном соку.

- Да нет... - помрачнел Смирнов. - Понимаешь, месть не в моих принципах. Я никогда никому не мстил. Вот только тебе. И ведь не получилось. По роже твоей видно. Видимо, нельзя таким, как ты, отомстить... Как нельзя отомстить закону Ома, всемирному тяготению или постоянной Планка.

- Можно...

- А что это даст? Местью ничего не вернешь и ничего не докажешь. А Пашу Центнера я хочу кинуть, потому что не хочу терять Юльку... Она меня любит, но как-то по-особому. По-своему. И уважает так же. Она считает, что я всего лишь могу месяцами ходить по заснеженным горам и раскаленным пустыням, ходить немытым, не евши, не пивши, всего лишь могу выбираться из лавин и подземных завалов... И еще спасаться, спасать, играть мизер в темную на тройной бомбе, а также с энтузиазмом кормить комаров и энцефалитных клещей. А чувствовать рынок, держать нос по ветру, продавать и перепродавать не умею, ни товар, ни людей, ни фьючерсы... И к ближним отношусь сообразно их достоинствам, а не силе или положению. И потому я дефективный, и потому все, что из меня можно сделать, так это положить в банку с формалином и детям в младших классах показывать, чтобы они, не дай бог, не стали такими.