Руслан Белов - Крайняя маза

Смирнов неожиданно успокоился.

Он почувствовал себя другим человеком.

Владыкой боли и судеб.

И решил отметить перемены бутылочкой пива.

- Ну, как ты себя чувствуешь? - спросил он, усаживаясь в кресло с пенящимся бокалом. Паяльник в бандите выглядел органично.

- Жжется, падла, - как-то буднично ответил Шурик. Он ожидал худшего.

- Это тебе кажется, - ответил Смирнов, отпив полбокала. - Он не жжется, а сжигает.

- Надо нам с тобой как-то договариваться, - обернул лицо мученик. - У меня есть предложение...

- Какое предложение?

-Вынешь эту штуку из задницы, расскажу.

Смирнов встал, подошел к Шурику и неожиданно для себя включил паяльник в сеть. Кураж нападал на него всегда неожиданно.

- Вынь, дурак, вынь, - завиляла задом жертва куража.

Смирнов вынул. В комнате неприятно запахло.

- Испортил, гад, паяльник! Недавно ведь покупал... - поморщился он и пошел на кухню к мусорному ведру.

Вернувшись в комнату, растворил форточку. "Черт, все-таки нет в изуверстве никакой эстетики, - думал он, глядя в окно. - Ну, правильно... Эстетика - это красота, это красота жизни, ее органичное развитие. Нет эстетики мучений. Невозможно сочинить и поставить Седьмую симфонию воплей. Но ведь ручьи крови, текущие из трупов, завораживают? Сам видел в Душанбе и на Кавказе. Симфония воплей... Интересно..."

- Слушай, ты, - обратился он к морщившемуся от боли Шурику. - А у тебя слух есть? Петь короче, умеешь?

- Петь не пою, но на баяне и аккордеоне играю. А что?

- А давай, сыграем на твоем теле. Я тебя буду ножом колоть, а ты будешь вопить складно. Если получится бельканто - отпущу.

- Давай, коли, - неожиданно спокойно ответил Шурик. - Только имей в виду, что к половине восьмого приедет Мария Ивановна и с ней Паша Центнер, ейный полюбовник. Мое бельканто они непременно узнают, и тебе тогда настанет полный и безоговорочный ежик в тумане.

- А какое у тебя предложение?

- Угробить Пашу Центнера. Тогда и тебе, и мне спокойней будет. Ты, фашист и гестаповец, еще над ним поиздеваться сможешь. А над истинным грешником издеваться приятно, это, можно сказать богоугодное дело. Это совсем не то, что надо мной, шестеркой, издеваться.

В квартире наверху заходили.

- Сейчас закричу, - предупредил Шурик.

Смирнов заклеил ему рот липкой лентой, и, устроившись в кресле, задумался. Убивать пленника и по частям выбрасывать его в унитаз ему не хотелось. Об этом противно было даже подумать.

Расчленять в ванной труп.

Мазаться в крови.

Рубить кости на кафельном полу.

Покупать для этого топор, как показывали в позавчерашних криминальных новостях.

Нет, эта симфония не для него. И злости почему-то нет... Любимую женщину изнасиловали, а злости нет. И все из-за этого дурацкого чувства, что этот негодяй-насильник, Юлия и он, Смирнов, являются винтиками одного механизма... Может ли один винтик ненавидеть другой? Нет, не может. Они трутся, и что-то движется. Или крутится на месте.

Значит, придется отпускать этого Шурика.

Но отстанет ли он после этого?

Что он делал в доме сегодня? Знал ведь, что Мария Ивановна в половине восьмого приедет и приедет не одна.

Значит, меня дожидался? Зачем?

Если бы хотел пырнуть, не вывалился бы на меня как зеленый фраер.

Значит, хотел что-то сказать? Что-то предложить?

Что?

Только то, что сказал и предложил.

Хотел предложить избавиться от Паши Центнера. Избавиться от человека, который поклялся унизить, а потом и уничтожить Юлию.

Надо его развязывать...

7. Паша Центнер на кону.

Спустя пятнадцать минут на журнальном столике лежал основательно измятый тюбик тетрациклиновой мази. Шурик, задумчиво его покручивая, сидел на диване. Время от времени он брал тюбик в руки и внимательно рассматривал надписи.

Евгений Александрович смотрел на него, как на приведение. "Позавчера насиловал Юльку, только что стоял на карачках с паяльником в заднице, потом в ванной смазывал ее тетрациклином, - думал он, - а сейчас сидит и соображает, с чего начать со мной разговор - с футбола, последней книги Александры Марининой или соленого анекдота".

Шурик прочитал его мысли.

- Знаешь, я вчера слышал, как одна женщина советовала другой: Не бери в голову, бери в рот. И ты не бери ничего в голову. Сейчас время такое нельзя в голову ничего брать.

И засмеялся:

- Ничего, кроме черной икры и шампанского и тому подобного. Но на них надо заработать...

От смеха у него заболело в известном месте, и он испуганно наморщился.

- Хватит паясничать. Говори, что предлагаешь, - бросил Смирнов, думая о том, что бутылочка хорошего винца была бы сейчас в самый раз. С вином в крови все кажется удобоваримым.